– Да. И вместе с женой – сомнительного, признаю, качества – получишь возможность беспрепятственно и не думая ни о чем материальном заниматься, сколько тебе влезет, своей историей. А ваши с Любой дети унаследуют все мои капиталы…

Александр несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем ему удалось хоть что-то сказать.

– А… А если я откажусь? Вы сейчас выгоните меня на улицу?

– Да нет, что ты! – искренне рассмеялся Николай Павлович. – Не примеряй на меня одежды оперного злодея. Я обещал твоей матери вырастить тебя до совершеннолетия и исполню это обещание в любом случае. Ты сможешь закончить обучение. А вот дальше – дальше станешь зарабатывать себе на жизнь полученным ремеслом. Подобно миллионам людей по всему миру. Как видишь, ничего страшного. Я же буду искать дальше… Как ты думаешь, твой кузен не согласится? Ведь их имение почти не приносит дохода, а с Любой, как я понимаю, у него отношения уже сложились лучше, чем у тебя…

– Николай Павлович!..

– Да я же не требую от тебя немедленного ответа. Я понимаю, что здесь такое дело, что надо сначала все взвесить, а уж потом решать. Судьбу выстроить – не фунт изюму съесть. Думай… Но очень-то не затягивай, я должен же завещание в соответствии с твоим решением оформить.

– Юлия, я должен объясниться.

Александр стоял, заложив ладонь в вырез жилета и отставив одну ногу в сторону. В целом фигура его не вызывала нареканий, но поза казалась донельзя картинной и отдавала фальшью. Юлия в голубом платье с воланами сидела на выкрашенных белой краской качелях, что еще усиливало лубочность сюжета.

– Подумай еще раз: должен ли? – Девушка покачала головой. – Тебе девятнадцать лет, мне двадцать, ты только-только поступил в университет, есть ли резон?

– Есть! – решительно сказал юноша. – По твоему слову я готов немедленно переменить свою жизнь любым потребным способом. Оставлю Синие Ключи, пойду служить, переведусь на юридический факультет. Всю жизнь посвящу тому, чтобы ты не пожалела о своем решении…

– Каком же решении, Алекс? Я не понимаю…

Юлия, конечно, лукавила. Но кто бы в двадцать лет отказался получить удовольствие?

– Я хочу, чтобы мы всю жизнь были вместе.

– Это предложение? Ты меня замуж зовешь?

– Могу ли я в моем положении осмелиться…

– Можешь, конечно. Почему нет? – Юлия пожала плечами. – Но что ж с твоим положением? Почему ты связываешь наши отношения и оставление тобой Синих Ключей? Ведь противная дочка Николая Павловича сумасшедшая, и, кроме тебя, у него нет никого…

– Нет, нет решительно! Ситуация такова, что если ты согласишься… если мы будем вместе… я должен буду оставить Синие Ключи, и по окончании мною образования мы сможем рассчитывать только сами на себя… То есть, конечно, у тебя в семье совсем другая ситуация… Если понадобится, я готов оставить исторические штудии и идти в ученики к Борису Антоновичу… Я сделаю все…

– То есть Николай Павлович так категорически не одобряет твою возможную женитьбу на мне, что немедленно не только вычеркнет тебя из завещания, но и вообще откажет от дома?! – неприятно удивилась Юлия. – Это, знаешь ли, даже оскорбительно! Конечно, отношения между нашими семьями не особенно теплые, но это все-таки слишком…

– Юлия, но дело вовсе не в тебе! – воскликнул Александр. – И вообще – какое значение имеют для нас чувства Николая Павловича! Лишь твои чувства… ибо мои к тебе пребудут неизменно. Мы будем вместе – это главное, я приложу все силы и способности, чтобы сделать тебя счастливой, твой отец…

– Хватит! – Юлия поднялась с качелей и надменно взглянула на юношу. – Ты, кажется, вообразил себе… Как ты мог подумать, что я буду серьезно рассматривать прожекты юнца, который никто и ничто…

– Но, Юлия!.. – Александр посерел и скривился в болезненной гримасе. – Ты же знаешь, как я люблю тебя! И ты… мы с тобой…

– Я просто развлеклась тобою от скуки, милый кузенчик. – Губы Юлии сложились в злую усмешку. – Это могло бы еще продолжаться какое-то время. Но ты, глупый, настаивал на объяснениях. Изволь, говорю начистоту: не обольщайся! У Юлии фон Райхерт и Александра Кантакузина не может быть никакого общего будущего!

Александр быстро шагал по дорожкам старого парка. Ходьба всегда помогала ему думать. Люба лежала на ветке над прудом, ловила сачком и внимательно рассматривала какую-то малопривлекательную прудовую живность.

– Александр, иди сюда! – оживленно позвала она. – Залезай, ты тут поместишься! Посмотри, как интересно: мы смотрим на них отсюда, а они на нас оттуда. Кто смотрит на нас с той стороны зеркала, а? Двойники? Тогда здесь в пруду я – вот эта личинка. Смотри, какие у нее огромные глаза и хищные жвалы!

Александр подошел и стал взбираться по наклонному стволу ивы, придерживаясь руками за ветки.

– Вот, вот она, гляди! – манила Люба и вдруг, оттолкнувшись ногами, сделала стремительный бросок вперед. – Ах-ха-ха!

Александр, кувырнувшись, полетел в пруд. Вслед за ним туда же полетели и водяные гады из сачка. Холодная вода хлынула в нос, в рот попала ряска, на лицо налипла какая-то скользкая масса. В пруду оказалось неглубоко. Когда он наконец встал, вода едва доходила до груди. Люба пробежала по ветке, спрыгнула на землю и скрылась между деревьями. Ее жуткий переливчатый, вызывающий дурноту смех затих вдали. Александр, опутанный водорослями, стоял и смотрел ей вслед. Застывшее лицо его напоминало древнюю маску из кабинета профессора Муранова. С Доном Педро из кабинета профессора Рождественского не было никакого сравнения – скелет однозначно выглядел куда веселее и дружелюбнее.

– Юленька, я в совершеннейшем расстройстве. Я просто не знаю, что делать. – Лидия Федоровна промокнула нос и глаза кружевным платочком, затем почему-то приложила его к правой щеке.

– Мама? – Юлия подняла тонко прорисованную бровь.

– Твой отец…

– Что еще сделал папа?

К жалобам матери на отца Юлия привыкла с детства, и они казались ей такими же неизбежными, как смена времен года. По большей части мать была в своих претензиях абсолютно права. Но от этого становилось только скучнее, и даже сам мир казался несправедливо устроенным. Ведь папа был так красив, ярок, блестящ, громкоголос – весь как большая и умная птица. А мама… говорят, что когда-то она тоже была красавицей. Юлия этого времени не помнила.

– Он в пятницу получил деньги за дело Филиппова. Я это доподлинно знаю. Я рассчитывала немедленно выплатить по самым неотложным кредитам… В лавки, и за новые обои, и за кушетку в твоей комнате. И выкупить из ломбарда свое любимое кольцо с изумрудом… И надеялась к началу сезона хоть как-то обновить наш гардероб. Сегодня я подошла к нему… А он… – Платочек снова совершил свое путешествие – к глазам, к носу, к правой щеке. – Он поднял одну бровь… вот как ты это делаешь, когда не хочешь меня слышать, и сказал эдак удивленно: «Какие деньги? О чем ты, Лидуся?! Мы посидели с друзьями, и я еще остался должен. Хотел как раз у тебя спросить…»