Тем временем Германия усиленно готовилась к наступлению. 13 августа началась операция Adlerangriff («Полет орла»); самолеты проникали вглубь страны, нанося удары по аэропортам и центрам связи. Истребительная авиация оказалась под огромным давлением, но упорно сопротивлялась. 20 августа, в пламенном выступлении перед палатой общин, Черчилль превозносил не только «блестящие дела» пилотов истребителей, отражавших удары сил противника, но и мастерство эскадрилий бомбардировщиков, которые «пробираются глубоко в Германию, с помощью высочайшего навигационного мастерства находят свои цели во тьме и с избирательной точностью наносят сокрушительные удары по всей машине нацистского технического и военного производства». «Никогда еще в истории человеческих конфликтов не были столь многие так сильно обязаны столь немногим»[94], – заявил он.

Критическая фаза пришлась на последнюю неделю августа – первую неделю сентября, когда немцы бросили все силы на уничтожение британских Королевских ВВС. Аэродромы серьезно пострадали, но в основном остались пригодными к использованию. 31 августа стало для британцев худшим днем всей битвы: они потеряли тридцать девять самолетов и четырнадцать пилотов, серьезные повреждения получили многие аэродромы юго-востока страны. Но в люфтваффе переоценили нанесенный врагу ущерб и сделали неверный вывод, что дни британской авиации сочтены. Королевские ВВС пострадали, но не были сломлены. Тогда тактика немцев изменилась.

В начале пятого часа дня, в субботу 7 сентября 1940 года, американский журналист Вирджиния Коулз сидела за чаем с друзьями на лужайке Мереворт-Кастл, чудесной виллы палладианского стиля западнее города Мейдстона. Погода стояла не по сезону жаркая; в иные дни температура поднималась до 30 °C. Идиллию конца лета нарушила группа самолетов, появившаяся с юго-востока. «Сначала мы не могли ничего разглядеть, но уже скоро тихий шум превратился в низкий, мощный гул, похожий на раскат отдаленного грома или шум огромного водопада, – вспоминала Коулз[95]. – Мы легли на траву и, вглядываясь в небо, различили крошечные белые пятнышки, похожие на стаю комаров, которая двигалась на северо-запад, к столице».

Из своего сада в соседнем Сиссингхерсте Гарольд Николсон и Вита Саквилл-Уэст смотрели, как над ними волнами идут немецкие самолеты. «Над нашими головами завязывается небольшой воздушный бой, и слышно, как один-два самолета пикируют вниз, – писал Николсон. – Они сверкают в небе, точно серебряные блестки»[96]. Через несколько секунд, когда Колин Перри ехал на велосипеде по городу Чипстед-Хилл в графстве Суррей, шум самолетов заставил и его взглянуть вверх. «Зрелище было самое удивительное, незабываемое, завораживающее, – вспоминал он. – Прямо надо мной летели немцы, сотни немцев! Они закрыли все небо. Бомбардировщики роились вокруг истребителей, как пчелы вокруг матки или как противолодочные корабли вокруг броненосца, – это были фрицы»[97].

348 бомбардировщиков «хейнкель», «дорнье» и «юнкерс», 617 истребителей «мессершмитт» взлетели с аэродрома на Па-де-Кале. В четыре часа четырнадцать минут пополудни они пересекли побережье Англии и взяли курс на Лондон. Строй шириной двадцать миль занял 800 квадратных миль воздушного пространства[98]. В 16:43 взвыли городские сирены, предупреждая о воздушной тревоге. Главной целью немцев были доки лондонского Ист-Энда, расположенные вдоль Темзы, но бомбы падали и на соседние жилые районы, населенные в основном беднотой. Особенно сильно пострадал Степни и его 200 000 жителей. Крепко досталось Уайтчепелю, Поплару, Шордичу, Вестхэму и Бермондси на южном берегу реки.

В шесть часов десять минут вечера прозвучал отбой, и жители Ист-Энда обрадовались было, что этот кошмар закончился. Однако через два часа 318 бомбардировщиков в сопровождении истребителей появились снова. Они сбросили еще 300 тонн фугасных авиабомб и тысячи небольших зажигательных устройств, наводя их на цели по пожарам в доках. С наступлением ночи огонь уже пылал вовсю, а сотни небольших окрестных домов превратились в руины. Еще утром в коммерческих доках Суррей-Докс лежало 1,5 миллиона тонн хвойной древесины; за несколько часов почти вся она обратилась в пепел. Налет закончился только в половине пятого утра. В основном бомбили Ист-Энд, а жители остальных районов города поначалу чувствовали себя сторонними наблюдателями разрушения, происходившего за несколько миль от них; некоторые даже специально ездили в восточные районы на метро, чтобы посмотреть, что там творится. Писатель Эдуард Морган Форстер, чья квартира находилась на западе, рядом с Чизвиком, назвал пожары Лондона «грандиозным зрелищем»[99]. Благодушие испарилось сразу же после одиннадцати вечера, когда пять пятидесятикилограммовых фугасных авиабомб упало около станции «Виктория», на которой было множество людей, возвращавшихся из пабов и близлежащих театров. После двух налетов погибло 436 лондонцев и пострадало более 600. Блиц начался.

На следующий день бомбардировщики вернулись и лишили жизни 400 человек; 9 сентября бомбили и днем, и ночью, погибло еще 370. Так продолжалось и дальше: пятьдесят шесть или пятьдесят семь ночей подряд, если не было облачности, Лондон бомбили примерно двести самолетов[100]. Крупные военные и промышленные центры – Бирмингем, Бристоль, Ливерпуль и Манчестер – тоже оказались под ударом. К маю 1941 года, когда немецкая кампания закончилась, погибло более 43 000 мирных жителей, половина из которых были лондонцами, и в одной только столице разрушили и уничтожили больше миллиона домов.

К падающим бомбам лондонцы теперь подготовились гораздо лучше, чем в самом начале войны. К июлю в половине домов появились частные бомбоубежища, в основном андерсоновского типа, очень хорошо зарекомендовавшие себя во время первых редких налетов. Программа строительства общественных убежищ в основном завершалась, хотя и в непростых условиях. Власти поначалу не желали даже говорить об использовании под убежища станций метро, опасаясь, что это повредит транспортной сети, но уже во вторую ночь блица большая толпа сумела прорваться на станцию «Ливерпуль-стрит». В следующие недели и месяцы могло произойти то же самое и на других станциях. Соблазн искать спасения глубоко под землей был очевиден, но прямое попадание бомбы превращало метро в братскую могилу, как произошло на станции «Бэнк-Стейшн» в январе 1941 года, когда погибло 111 человек.