— А куда нужно было? — едва заметно улыбнулся он.

— Стал бы художником. Ты же учился.

— Кроме техники, нужен еще талант, — заметил он.

— А почему ты думаешь, что у тебя его нет?

— Я не думаю, я знаю. Так что лучше я буду хорошим полицейским, чем посредственным художником.

— А твои родители, они не расстроились?

— Нет, они никогда не пытались оказывать влияние на мой выбор.

— Тебе повезло с родителями, — произнесла она уверенно.

— Точно, — согласился он.

— А твоя мама художница?

— Нет, она детский психолог.

— Ух ты! — выдохнула она.

— Ты лучше на монитор смотри, — улыбнулся он.

— Я так понимаю, из-за того, что ты разбираешься в живописи, тебя отправляют к Лидии Заречной?

— Правильно понимаешь, коллега.

— Значит, это ее картины?

— Ее.

— А она неплохая художница.

Он согласно кивнул.

— Я говорила с Антониной Серегиной.

— И как она тебе?

— Очень серьезная девушка, настроена на покорение карьерной вершины.

— Думаешь, покорит?

— Думаю, да.

— Но тебя что-то смущает?

— Да… — она замолчала в задумчивости.

— Не поделишься? — тихо спросил он.

— Поделюсь. Понимаешь, вот они все дружат — Женя Маврина, Тоня Серегина, Лидия Заречная и… Юлия Лопырева.

— Ну и что? — не понял он.

— Они очень разные…

— Это естественно.

— Но у Жени, Тони, Лидии есть общее — они сами прокладывают свой путь, пытаются добиться чего-то самостоятельно. А Юля…

— Это легко объясняется — Юлии с детства все преподносилось на блюдечке, а другим девочкам — нет.

— Тогда почему они дружат?

— А это объяснить уже труднее. Но есть люди, которые сохраняют школьную дружбу на всю жизнь.

— Да, наверное. И мне кажется, что именно Юлия у них заводила.

— Ну, так у нее времени вагон на всякие придумки. А остальные заняты делом, поэтому им легче принять предложения Лопыревой по проведению досуга, чем придумывать что-то самим, — его губы дрогнули в улыбке.

— Да, досуг они проводят насыщенно, — Любава тоже не смогла удержаться от улыбки и быстро спросила, — не знаешь, кто с этими мальчиками будет разговаривать?

— Если ты рассчитывала совместить приятное с полезным, — улыбка Дмитрия стала шире, а в глазах запрыгали чертики, — то облом!

— Это еще почему?

— Следователь сам решил с ними потолковать.

— Надо же, — притворно огорчилась она.

— Ну, ладно, — он поднялся из-за стола, — ты будешь отчет для Наполеонова писать?

— Буду, — вздохнула Любава.

Залесская, как и большинство оперов, бумажки писать не любила.

— А я побегу, не хочу опаздывать на встречу с Заречной.

Их начальник, Василиса Воеводина, не уставала повторять, что свидетель должен чувствовать уважение со стороны правоохранительных органов, несмотря на загруженность последних. Если заставить невиновного человека ждать и томиться, то, перенервничав, он либо все забудет, либо насочиняет полкороба вполне правдоподобных небылиц и чаще всего неумышленно.

* * *

Дмитрий подъехал к дому Лидии Заречной за пятнадцать минут до назначенного времени, припарковался возле бровки и осмотрелся. Двор старой застройки — три кирпичных пятиэтажных здания, старые липы, тополя, кусты сирени. И большая клумба, на которой уже начинали распускаться пионы.

Такие просторные клумбы, окаймленные красным кирпичом, теперь встретишь нечасто. Сейчас все больше вынужденный минимализм: заполнят землей автомобильную шину и натыкают туда неприхотливых цветочков типа петуний или бархатцев. А большая клумба требует внимательного ухода. Не зря ведь говорят, что красота требует жертв. И напрасно эту пословицу относят только к женской красоте. Уход за любой красотой требует в первую очередь самого ценного, что есть у каждого человека, — времени. Хотя потратить его на клумбу, конечно, лучше, чем на сплетни или ничегонеделанье…

Он подошел к среднему подъезду и нажал на кнопку домофона. Через пару минут приятный голос с легкой хрипотцой отозвался:

— Слушаю.

— Старший оперуполномоченный Дмитрий Сергеевич Славин.

— Да, помню, заходите.

Дверь подъезда открылась, и Славин быстро поднялся по лестнице на третий этаж.

Лидия Заречная стояла на пороге своей квартиры.

На ней были старые джинсы и светло-серая блузка, местами перепачканная красками. Большие серо-зеленые глаза, правильный овал лица, немного припухшие губы и русые волосы, заколотые на затылке.

Лидия не менее внимательно рассмотрела высокого широкоплечего блондина с ореховыми глазами и даже едва заметно кивнула в знак одобрения. Бросила взгляд на развернутое удостоверение и снова кивнула:

— Проходите.

Пройдя по длинному коридору, они оказались в светлой комнате, которая больше напоминала мансарду, чем зал в пятиэтажном доме на третьем этаже.

— Чаю хотите? — спросила хозяйка.

— Хочу.

Заречная поставила перед гостем большую чашку с крепким, но чуть теплым чаем. Вместо сахара художница пододвинула поближе к Славину коробку шоколадных конфет.

— Вишню с ромом любите? — спросила она.

— Люблю, — кивнул он, взял одну конфетку, положил ее в рот и раскусил.

— Вкусно? — спросила она.

— Очень.

Заречная села напротив него, налила себе чай в точно такую же чашку и взяла конфетку.

— О чем вы думаете? — спросила художница.

— Об Эркюле Пуаро.

— О чем?! — изумилась она.

— Не о чем, а о ком, — поправил он с ласковой улыбкой, — об Эркюле Пуаро. Этому герою Агаты Кристи частенько приходилось расследовать дела, где фигурировали отравленные конфеты.

Лидия оценила шутку и фыркнула:

— Эти точно не отравлены, можете есть спокойно.

— Спасибо, — поблагодарил он и взял еще одну конфету.

— Вы пришли ко мне поговорить о Юле? Что она еще натворила?

— А почему вы решили, что меня интересует именно Юля?

— Ну, не я же, — она уставилась на него своими проникающими в душу глазами.

— Кроме Юлии, у вас еще две близкие подруги…

— Ни Женя, ни тем более Тоня не способны влипнуть в историю.