— Ого! И ты все это со мной сделаешь? — восхитился мужик, похоже еще больше захмелев от увиденного.

— Да, милый, обязательно! — Я многозначительно провела ладонью по ложбинке и сунула пальцы в лиф, доставая пузырек. — Только сначала надушусь. Мужчинам нравится, когда женщина вкусно пахнет. Тебе ведь нравится?

Маг согласно промычал, неотрывно следя за моими пальцами.

— А еще тебе нравится выпить. — Я старательно отвлекала его внимание от своей истинной задачи, добавив в интонацию изрядную долю кокетства. — И, как видно, лучшее из вин.

— Себя нужно любить, — разоткровенничался собеседник. — Потому что окружающая жизнь напоминает болото. И чем больше вокруг творится дерьма, тем больше нужно любить себя! Поэтому я не отказываю себе в мелких радостях. Сначала вино… — Он многозначительно сверкнул глазами из-под кустистых бровей. — Теперь ты! И кстати, смотрю, бельишко у тебя непростое. Скольких девок видел, такого не носили. Не жалко по дешевым трактирам красоту занашивать?

Дальше медлить было нельзя. Только его наблюдательности пополам с пьяной философией мне сейчас и не хватало! Вытащив пробку, я подскочила к мужику и, не дав ему опомниться, сунула узкое горлышко прямо в ноздрю:

— Понюхай духи! Правда, прелесть?

На самом деле смесь источала убойный мускусный запах, которым впору было клопов травить, но мужику сейчас было не до этого. Он инстинктивно втянул воздух, а вместе с ним и остатки содержимого флакона. Моментально расплылся в улыбке и свесил голову. Мощный храп известил о том, что его обладатель жив, но спит богатырским сном.

«Свершилось»! — внутренне возликовала я и приступила к обыску.

Некоторое время спустя четвертый осколок нашелся на поясе за подкладкой. Безжалостно разорвав ткань по шву, я извлекла его на свет и, во избежание потери, сунула за щеку. Затем приподняла мужику голову и вложила в приоткрытый рот последнюю пластинку амулета забвения. Она истаяла на глазах, превратившись в пепел. Дело сделано.

Взяв со стола часть денег (я теперь дама незамужняя, должна сама заботиться о своем достатке), помахала на прощанье магу, искренне радуясь, что на этот раз легко отделалась, и привычно вылезла в окно. Вдогонку несся храп, перемежаемый возмущенным фырканьем от набившегося в рот пепла. Ничего страшного, проснется — отплюется. Зато будет знать, что женщина — это страшная сила… в своей слабости. Впрочем, нет, не будет знать, потому что не вспомнит нашу встречу.

Быстро натянув одежду, я спустилась с крыши и подошла к черному ходу здания. На мое счастье, одно из окон в кухне было открыто. Внутри царила темнота и тишина. В очередной раз помянув недобрым словом уже вслух скупое меню монастыря, я споро разжилась половиной холодной жареной курицы, четвертью головки сыра и кольцом колбасы. На сладкое прихватила кусок пирога. Сложив добро в бумажный пакет, была такова.

Рассвет застал меня в уже знакомом лесу. Найдя поваленное дерево, я с удовольствием воздавала должное украденным из трактира вкусностям, не особенно спеша возвращаться в монастырь. Золото приятно оттягивало карман куртки, повязанной на поясе. В одном из уцелевших потайных карманов лежали четыре осколка, благодаря которым все мои желания обещали сбыться в скором времени. Сквозь сплетенные ветви над головой проглядывало розовеющее небо. В общем, настроение у меня было прекрасное!

Отыскав знакомый куст, я потянула на себя дверь. Подпирая спиной стену, сестра Климентия спала, сидя на корточках и свесив голову на грудь. Молитвенник лежал на коленях, бережно придерживаемый обеими руками. Под мышкой по-прежнему был зажат сверток с моей одеждой. Факел в держателе почти догорел.

— Сестра! — Я наклонилась и осторожно тронула монахиню за плечо.

— А? Свят! Свят! — Не меняя положения, она резко вскинула руку, заехав мне по подбородку, и размашисто перекрестила мои ноги. Только потом соизволила открыть глаза и обрадованно вскрикнула: — Ой, это вы!

— Все в порядке, я жива и даже вполне здорова! — скороговоркой выпалила я, упреждая всевозможные вопросы. — Как вы здесь время провели?

— Молилась усердно, на подмогу вам и душе вашей грешной! — неожиданно «обрадовала» сестра. — Потом не выдержала, уснула.

— Спасибо! — Я взяла факел и стремительно зашагала вперед, нарочно оттягивая момент переодевания. Расставаться с удобнейшим костюмом, к которому привыкла, словно ко второй коже, очень не хотелось.

— От вас пахнет нечестивой пищей! — потянув носом, доложила монахиня.

— Это все городские запахи! Для вас не совсем привычные, — отмахнулась я, вспомнив о рассованной по карманам колбасе — единственное, что не удалось запихнуть в мой объевшийся желудок после курицы, сыра и пирога. — Не обращайте внимания!

— Город — вместилище порока! — назидательно произнесла монахиня и, спохватившись, резко хлопнула себя ладонью по лбу: — Мы же пропустили заутреню!

— Простите, раньше никак не смогла освободиться! — без излишнего раскаяния произнесла я, удовлетворенно вспоминая устроенное на рассвете пиршество, после которого меня сморило недолгим сном. — Всевышний свидетель — я прикладывала все силы!

Но монахиня, не слушая моих оправданий, уже затянула молитву-речитатив. После нескольких монотонных фраз требовательно постучала мне в спину, призывая присоединиться.

Отдавая себе полный отчет в том, что сегодняшней ночью осталась жива исключительно благодаря милости Всевышнего, я принялась благодарно мычать, стараясь если не успевать за словами, то хотя бы попадать в мотив.

Я едва успела переодеться в келье сестры Климентии и войти к себе, как на пороге тут же возникла мать настоятельница. Приветственно осенив меня крестным знамением, она захлопнула дверь и, не сдерживая более любопытного блеска в глазах, едва не вцепилась в мои плечи:

— Раз вы вернулись живая и без видимых повреждений, я правильно полагаю, что все прошло успешно?

— Успешно, но не все. — Я раскрыла ладонь, демонстрируя четыре осколка. — Еще одна часть, так сказать, на свободе.

Монахиня задумчиво посмотрела на мою ладонь.

— Кто бы мог подумать, что этот с виду безобидный камень хранит в себе столь невиданную мощь, которая способна посеять хаос на наших землях! Воистину, зло многолико!

Она порывисто перекрестилась.

— Хаос? — С недавних пор это слово имело для меня далеко не абстрактное значение, и сейчас вызвало мороз по коже. — Если камень настолько страшен, почему бы вам не спрятать его в стенах монастыря ото всех людских глаз, предварительно разбив осколки в крошево?

— Я не знаю нужного слова. — Монахиня тяжело вздохнула. — А иначе разбить его невозможно. Да и не сила внутри сама по себе опасна. Опасным может быть лишь дело, на которое эту силу направят. — Настоятельница подняла на меня глаза, в глубине которых светилась… нет, не ожидаемая мной алчность, а всего лишь бесконечная печаль. — Но не все потеряно, ведь в ваших руках кристалл послужит благому делу. Вы не станете уничтожать город, а воссоединитесь с семьей. Это дело угодно Всевышнему.