Пути судьи и историка, совпавшие на каком-то отрезке, затем неизбежно расходятся. Тот, кто стремится сделать историка судьей, упрощает и обедняет историографическое познание; однако тот, кто хочет сделать судью историком, безвозвратно подрывает отправление юстиции. Разумеется, Ломбарди прав (в споре со Спатаро), определяя «логическое доказательство» в терминах совместимости, а не через непременное следствие из контекста; однако оба они заблуждаются, когда претендуют на то, чтобы, отталкиваясь от контекстуальных обстоятельств и при отсутствии каких бы то ни было внешних свидетельств, доказать, будто определенные человеческие поступки имели место на самом деле. Это означает, что они по умолчанию (и без надлежащего основания) соскальзывают с поля чистой возможности в область фактических утверждений; переходят с сослагательного на изъявительное наклонение. Эта грубая логическая погрешность парадоксальным образом базируется на злоупотреблении так называемым «логическим доказательством» (которое более справедливо было бы назвать доказательством «контекстуальным»). Впрочем, в сравнении с ошибками историков промахи судей имеют непосредственные и более тяжкие последствия. Они способны привести к осуждению невинных людей.

XIX

В невиновности Адриано Софри, как я сразу сказал, я уверен абсолютно. Однако нравственная уверенность еще не является доказательством. Поэтому я не настаивал на своем убеждении, которое никого не интересует. Напротив, анализируя материалы процесса, я стремился показать, что обвинения, выдвинутые против Софри, не имели никаких оснований. Я действительно с трудом верю, что миланские судьи в момент вынесения приговора ничуть не сомневались в достоверности признаний Марино. Между тем существование одного-единственного сомнения – пусть самого минимального – в отношении обвинений должно было побудить их вынести оправдательный приговор.

Принцип dubio pro reo («сомнения [трактуются] в пользу обвиняемого»), согласно которому подсудимого следует признать виновным только в случае абсолютной уверенности в его вине, отнюдь не сам собой очевиден. В 1939 г. один итальянский юрист, фашист и поклонник нацизма, решительно его отрицал:

Эти принципы не взяли верх. Интересы государства в нашей стране не проникают (и не должны проникать) в залы суда. Приговор первой инстанции, вынесенный судом Милана, – это судебная ошибка, которую можно и нужно исправить.

Мотивировочная часть приговора Адриано Софри и его соответчиков наконец предана гласности. Речь идет о 753 страницах (не считая указателей), которые с избытком деталей разъясняют причины, побудившие суд Милана избрать тяжкую меру наказания, о которой уже шла речь.

Техническая оценка этого документа, конечно, выходит за рамки моей компетенции. Меня вновь интересуют сходства и различия между профессиями судьи и историка. На расхождениях мне нет необходимости настаивать. Что же до сближений, то я лишь замечу, что вопросы, приходившие мне в голову во время чтения материалов процесса, в большинстве своем касались проблем (доказательства, улики), которые судья a latere, составивший приговор, и председатель суда, скрепивший его своей подписью, обязаны были учесть. Стремясь упростить сравнение их труда с моим, я предпочел строго отделить первую фазу моей работы над текстом от второй. Таким образом читатель ясно увидит, каким именно путем мы пришли к столь разным, даже противоположным заключениям.

а) Карабинеры. В предложенном мной истолковании процесса я наделял большой значимостью выступление в суде карабинеров и следующую из него более раннюю датировку начала их контактов с Марино. Приговор гласил в этом пункте:

Как мы видим, составители приговора о многом не говорят – ни о том, что, желая опровергнуть слова заявителя (т.е. Марино), карабинеры ждали почти два года, ни о том, что их вызов в суд последовал за показаниями одного из свидетелей (дона Реголо Винченци), разрушившими официальную версию о раскаянии Марино. Именно аргументация, умалчивающая об этих двух ключевых пунктах (см. о них выше главу X и далее), представляется мне «лишенной всякого основания» в том смысле, что она оставляет в прежнем виде все то недоумение, которое стремится рассеять.

б) Контекст и доказательства: ограбления. В главе XVII я постарался расшифровать аргументацию, приведшую к обвинительному приговору, по следам высказываний, сделанных заместителем прокурора Спатаро уже по окончании процесса. Я реконструировал ее так: «Если 1) ограбления, в которых, как утверждал Марино, он участвовал, действительно имели место и это доказано; если 2) часть из них была совершена, согласно Марино, от имени так называемого нелегального подразделения „Лотта континуа“; то тогда 3) показания Марино о смертном приговоре Калабрези, вынесенном так называемым исполнительным комитетом, и 4) о роли заказчиков, которую играли Пьетростефани и Софри, можно принять даже при отсутствии внешних доказательств».

Начнем с ограблений. В этом отношении не все обвинения Марино оказались признаны обоснованными. Например, Моттуру, Бомпресси и Педраццини, которые, по словам Марино, участвовали в одном из ограблений банка в Салудже (первый) и «Нуова пиньоне» в Массе (двое последних), в итоге оправдали, поскольку они не совершали этого преступления. В мотивировочной части приговора о Бомпресси и Педраццини сказано: