– Я даже не знаю.

– В конце концов, искать будешь не ты, а я. Так что успокойся. Может, нормально всё, там видно будет.

Я не мог поверить в это. Неужели мама будет потакать этой кенгурихе? Этой ржавой барже, которая сама не живет и другим не дает?

Я не выдержал, зашел на балкон и устроил скандал. Я даже не помню, что я тогда наговорил, но мама почему-то выгораживала Нателл, а не меня. Меня это взбесило, я собрал вещи, снял некоторые фотки со стены и ушел к Жене. Единственное, что мне было жалко, так это свою железную дорогу, оставшуюся в моей комнате. Я даже боялся, что маман ее выкинет.

Я не знал, примет ли меня Женя. Захочет ли она жить со мной. Если что, поживу немного у Макса. Он поймет. Мне было неприятно, что я иду напрашиваться жить у Жени, но я надеялся, что этот первый шаг поможет мне двигаться дальше. Что я наконец-то вылезу из своего инкубатора и встану на ноги. Может быть, оно даже к лучшему, что всё так резко получилось. Иначе сколько бы я еще там возился со своими паровозиками. Я позвонил Максу и всё ему рассказал. Он сказал, что я дурак и что нужно было спокойно и по-взрослому всё решить. Он обещал поговорить с маман.

Как только я поговорил с Максом, мне стала названивать маман. Я не брал трубку. Это, наверное, первый раз в жизни, когда я не брал трубку при ее звонке. Ненавижу, когда, если не берешь трубку, люди звонят сразу по несколько раз. Тем более если я злой. Потом я вообще отключил телефон. Потом опять включил. Посыпались эсэмэски, в которых маман просила прощения. Я понимал, что ей страшно оставаться совсем одной, но еще не остыл и не знал, как быть дальше.

Когда я пришел к Жене, она рисовала. Я люблю ее стиль. Я даже не могу сказать, на что он похож. Было что-то от Ван Гога, но всё равно не то. Она очень расстроилась, что я поссорился с маман, и уговаривала меня позвонить ей. Она даже рванула было сама набрать ее номер, но я спрятал телефон. В конце концов, нам будет полезно пожить немного вместе с Женей, чтобы понять, надо ли нам это всё. Я решил, что буду держаться до последнего, потому что знал – второго такого шанса не будет.

Вечером позвонил Макс и сказал, что он успокоил маман и даже поговорил с Нателл. Она, типа, обещала больше не влезать в нашу семью. Надеюсь, Макс там как следует ее обработал, а то не пройдет и дня, как она снова прискачет и будет ворчать. Ну вот, еще один повод не возвращаться. Теперь Макс будет чаще приходить к маман. Кто знает, вдруг я бы им только мешал.

Уже на следующий день мы с мамой помирились по телефону, но домой я пока не спешил возвращаться. Я даже надеялся, что теперь я туда буду приходить только в гости. Я решил искать работу, да и с Женей всё было как-то очень гладко. Меня даже это настораживало сначала, но потом я забылся.

Мы гуляли и ели сладкую вату, облизывая пальцы.

Мы рисовали друг друга и рисовали на теле друг друга.

Я учил Женю готовить и делать коктейли.

Иногда мы могли целыми днями болтать по-английски.

Мы решили, что съездим в Барселону. Мы даже решили, что мы, наверное, хотим там жить. Потому что там и город хороший, и море.

Мы вдохновляли друг друга на рисунки.

Мы ходили к Максу в гости, и он рассказывал, как у них дела с мамой.

Иногда мама с Максом приходили к нам в гости.

Мы радовались, что мама расцвела.

Она даже стала играть в города с Максом. Они съездили в Амстердам.

Мы ходили в кино на фильмы, которые видели по отдельности, чтобы теперь увидеть их вместе.

Мы даже вместе сходили к психологу Одуванчику, я стал всё меньше бояться, что пойду по стопам отца.

Мы говорили, что у нас не любовь, а идентичность.

Мы устраивали день риска и лазили через заборы в запрещенные места.

Мы устраивали вечера философии, приглашали Макса, маму и умничали.

Мы даже хотели сделать одинаковые татуировки, но решили, что это пошло.

Мы жили на Женину зарплату и на мои гонорары с рисунков для кафе и ресторанов.

Женя работала с иллюстрациями и фотографиями в довольно известном журнале, а я метался то тут, то там. Мама предложила мне заниматься тем же самым в ее издании, но я отказался. Хотел, чтобы у меня самого всё получилось. И постепенно это получалось. Один раз меня даже пригласили расписать вход одного из известных в городе клубов.

Маман предлагала нам с Женей жить вместе с ней, но, конечно, мы решили этого не делать. Скандалов было бы не избежать, да и я всё еще надеялся, что Макс заселится к маме.

Спали мы с Женей на полу на большом матрасе. Мне это очень нравилось, и ей тоже. Как будто это наш ковчег, где нас никто не достанет. Здесь мы в безопасности. Плывем. Только непонятно куда. Но я чувствовал, что курс верный.

Я пытался запомнить вот это ощущение, когда в жизни всё налаживается. Ты точно знаешь, где что лежит. Это как большой шкаф. Вот здесь твоя любовь. Здесь твоя работа, а внизу в маленькой шкатулке – твои страхи. Только нельзя ее открывать. Иначе шкаф рухнет. Лучше выкинуть ключ в реку и забыть про него.

Мы даже говорили об этом с Женей.

– Знаешь, – начала она осторожно. – Я так боюсь, что наступит такой момент, когда всё это кончится.

– Жень, это не кончится, – с какой-то непонятной даже мне уверенностью ответил я. Конечно, сомневался, но не хотел, чтобы она всё это видела.

– Всё равно какой-то такой момент наступит.

– Какой – такой?

– Не знаю даже. Когда всё рушится. Вопрос в том, выстоим мы или нет.

– Ты говоришь, момент, да. У меня такой момент возник еще в три года, когда нас бросил отец. С тех пор всё не заладилось. Поэтому теперь мне вот эти вот моменты не так важны.

– Надеюсь, этот момент не наступит, – неуверенно продолжала Женя, и я ответил ей большим хагом4.

Лето пролетело, как «Боинг-747». Так быстро я на машине времени еще не катался. Я даже стал больше запоминать дни и задумал серию картин типа «Мои летние дни» или что-то такое.

Весь день ждал, пока придет Женя, чтобы обсудить с ней эту идею. Но она задерживалась. Почему-то не брала трубку. Видимо, ее на работе совсем достали.

Потом она пришла.