Я беру бутылку и иду к себе. Сажусь на кровать, отхлебываю из стакана побольше и жду. Жду, когда приятное тепло от вина распространится по всему телу, до кончиков пальцев. А мысли, наоборот, притупятся. В самом деле, какая я дура! Решила, что можно начать жизнь заново.

После собеседования Клэр провожает Эллисон до порога. Она смотрит девушке вслед и удивляется тому, какая у нее легкая походка. Когда Эллисон вошла в магазин, она ступала тяжело, будто на плечи ей давил груз прошлого. Правда, она старалась не горбиться и притворялась уверенной в себе. Эллисон Гленн произвела на Клэр приятное впечатление, хотя она и знала, что девушка сидела в тюрьме. Клэр верит в то, что каждый заслуживает второй попытки, второго шанса. Если бы у них с Джонатаном была только одна возможность стать родителями, в их жизнь никогда не вошел бы Джошуа.

Семь лет назад, в лютую январскую стужу, спустя всего неделю после того, как Джонатан и Клэр получили лицензию на право усыновления, им позвонила Дана. В полночь на Дрейк-стрит нашли трехлетнюю девочку – одну, без родителей. На ней не было ни шапки, ни куртки; она не могла сказать студентам, которые нашли ее у входа в соседний бар, где она живет, как зовут ее маму. Студенты вызвали полицию, полицейские известили Департамент здравоохранения и социальных служб, и тамошняя сотрудница позвонила им.

– Сейчас приедем! – сказал Джонатан. Он не спросил Клэр, хочет ли она взять девочку. Он знал все заранее. Клэр хотела детей больше всего на свете. И ей не важно было, мальчики это или девочки, сколько им лет, откуда они и какого цвета их кожа. А Клэр знала: Джонатану хочется прижать к себе маленького человечка, слышать, как бьется его сердце, и снова и снова повторять, что все будет хорошо.

Все и шло хорошо довольно долго, а потом вдруг резко оборвалось. В ту ночь, когда Элла ушла из дома, ее мать Никки, двадцатилетняя студентка-заочница, развлекалась у себя на квартире с друзьями – запивала транквилизаторы виски. Никки даже не заметила, что Элла пропала. И только на следующий день она немного протрезвела и поняла, что ребенка в квартире нет.

В то утро, когда Клэр и Джонатан приехали в больницу, где Эллу осматривали врачи, Дана объяснила Элле, что она немного поживет у мистера и миссис Келби. Элла мерила их озадаченным взглядом.

– Где моя мама? – спрашивала она снова и снова. – Хочу к маме!

Когда ее посадили в машину, она не устроила истерику, а напряженно смотрела в окно и вглядывалась в лица людей, которых они обгоняли, как будто искала кого-то. Когда они остановились перед домом, Элла как будто поняла, что к себе она вернется не скоро. Ее глаза наполнились слезами; она задрожала, затряслась так сильно, что у нее застучали зубы. Похоже, она никак не могла согреться.

– Все хорошо, Элла, – говорила Клэр, заворачивая девочку в теплое одеяло и усаживая на диван. – Ты есть хочешь?

Элла долго не отвечала; она глазела на щенка странных чужаков, который нюхал ей ноги.

– Это Трумэн, – сказал Джонатан. – Он бульдог. Мы взяли его неделю назад.

– Он кусается? – спросила Элла своим на удивление низким, хриплым голоском.

– Нет, – ответила Клэр. – Он хороший песик. Хочешь его погладить?

Элла плотно сжала губы и закрыла глаза, как будто задумалась о чем-то очень важном. Через секунду открыла глаза, посмотрела на Клэр и глубоко вздохнула, набираясь храбрости.

– Он не укусит, – обещал Джонатан, поднимая Трумэна и ставя на диван рядом с девочкой. – Moжет, помусолит тебе руку, но не укусит.

Элла робко протянула пухлую ручку, быстро погладила Трумэна по голове и хихикнула. Она повторяла то же самое снова и снова, быстро гладила и смеялась. Наконец Джонатан и Клэр засмеялись вместе с ней. Трумэн переводил взгляд на всех по очереди; судя по выражению его морды, он не понимал такой дурости, но покорно терпел. Через двадцать минут Элла крепко заснула, зарывшись носом в шерсть Трумэна. Джонатан и Клэр сидели рядом и любовались ею. Они все больше любили ее.

Вскоре Клэр стала думать об Элле как о своей дочке. Она знала, что слишком привязываться к ребенку опасно. Их ведь предупредили, что они не смогут удочерить Эллу официально. И все же она любила девочку. Любила, как будто сама вынашивала ее девять месяцев, как будто не было никаких операций. Девочки красивее, чем Элла, Клэр в жизни не видела; у нее были большие карие глаза, которые то становились лукавыми и озорными, то наполнялись слезами. Джонатана Элла чуть ли не с первого дня начала звать «папой», хотя, видимо, по-прежнему очень скучала по родной матери.

Было очевидно, что Никки хочет вернуть дочь, просто по своей безалаберности она никак не могла собраться. Она грубила сотруднице департамента, ведущей ее дело, спорила с ней, опаздывала на свидания с дочерью, сама себе осложняя жизнь. Как Клэр ни старалась, она не могла ее понять. На месте Никки она перевернула бы землю, пошла бы на все, только бы поскорее воссоединиться со своим чудо-ребенком! И все же, когда Клэр видела Никки с Эллой, ее охватывала ревность, хотя она и стыдилась признаться себе в этом. Никки вбегала в комнату, плюхалась на пол рядом с Эллой и сразу плавно входила в ее жизнь. Мать и дочь смотрели друг на друга, улыбались, обнимались, как будто и не разлучались ни на день. Следя, как непутевая мамаша гладит Эллу по пухлой щечке, Клэр представляла, как Никки когда-то, во время беременности, вот так же гладила себя по выпуклому животику. Близость матери и дочери была такой естественной, что Клэр становилось больно и она отворачивалась.

Элла прожила у Джонатана и Клэр чуть больше года. Джонатан сомневался, что Никки удастся наладить свою жизнь и вернуть Эллу. И все же ей удалось. Клэр до сих пор помнит, какое у мужа было беззащитное, недоверчивое лицо в тот февральский день, когда они передавали Эллу родной матери. На улице был мороз, почти такой же, как когда Элла попала к ним, но сейчас девочка была одета по сезону – в дутую сиреневую курточку, шапочку и перчатки в тон, которые они ей купили. Она взволнованно смотрела на них своими огромными карими глазами.

– Я поеду к маме? – снова и снова спрашивала она.

– Да, Белла-Элла, – сказала Клэр, называя ее привычным ласкательным прозвищем. – Только сейчас ты останешься у мамы… – Она не смогла заставить себя выговорить слово «насовсем». Кто знает, думала Клэр, может быть, Никки снова оступится, и тогда Элла к ним вернется? В глубине души она сама себе не верила. Похоже, Никки в самом деле взялась за ум. – Очень надолго, – сказала Клэр вслух.

Элла долго молчала, а потом сказала:

– И папа с нами поедет. – Она не спрашивала, она утверждала.

Джонатан издал невнятный звук.

– Нет, папа не поедет, – внушала девочке Клэр, стараясь говорить бодро и весело. Это меньшее, на что она способна, твердила она себе. – Элла, ты будешь жить с мамой… Разве не здорово?

– Да, здорово, – согласилась Элла. – Но пусть и папа живет с нами… и ты, мама Клэр!

– Нет, Элла. Не сейчас, – ответила Клэр. Она услышала, как вздыхает Джонатан, сидящий рядом с ней на водительском сиденье, и положила руку ему на колено.