Она ещё додумалась, коснулась пальцами его шеи, едва-едва, где-то на грани чувствительности.

Рома чуть не вздрогнул, усилием воли приглушил внезапно нахлынувшие ощущения, но, когда поднимался, как вежливый благовоспитанный мальчик протянул руку, чтобы помочь Жене встать. Она, тоже не задумываясь, легко ухватилась за его ладонь, сжав её сухими горячими пальцами, а выпрямившись, оказалась чересчур близко. Очень-очень чересчур. Но тут же отодвинулась, ещё и спросила, есть ли у него девушка.

В данный момент – нет. Не считать же ту, с которой вчера просто провёл единственную бурную ночь. Да в принципе у него давно уже никого не было, чтобы не исключительно переспать, а назвать «своей девушкой».

Последние более-менее длительные отношения случились ещё в школе, классе в десятом. Или всё-таки в одиннадцатом? А, стоило поступить в универ, возникла Лида, и как-то всё окончательно лишилось серьёзности и весомости. Видимо потому, что девушки слишком хорошо чувствовали вечное, хоть и незримое присутствие другой. А соперничать с недостижимой, постоянно ускользающей, но такой желанной мечтой сложно, и, главное, бессмысленно. А если вдруг попадалась слишком недогадливая или упёртая, незримое становилось очень даже материальным.

Он реально идиот, что мог так долго не замечать очевидного, не понимать истинной цели заботливого интереса, как у него дела на личном фронте, хорошо прикрытых ироничных замечаний в сторону очередной задержавшейся с ним подружки и всех этих звонков в самый неподходящий момент, нарочито радостных встреч с «чисто дружеской» радостью и припаданием к его груди, наглядными демонстрациями «что он позволяет мне и на что готов ради меня». Какая же нормальная девушка станет долго терпеть такое?

Но его самого подобное не слишком напрягало, он тоже считал отношения с другими временными, почти не имеющими значения. Потому что всегда надеялся и ждал.

Ну, должно же было случиться. Непременно должно было случиться. Он же так сильно этого хотел. Нужно только потерпеть. Ещё немножко, а потом – ещё немножко. И Лида обязательно оценит и наконец поймёт, что именно он больше всего подходит, больше остальных необходим ей.

И ведь оно и правда едва ни случилось.

После того парня, с которым он встретил Лиду первого сентября, был его однокурсник, потом ещё мужчина постарше. Лида рассказывала о нём с чуть восторженным придыханием. Какой он взрослый, умный, по-особому нежный, внимательный и опытный, и насколько им, глупым, озабоченным исключительно собственным удовлетворением ровесникам, до него далеко. И хвасталась полученными подарками, походами по дорогим ресторанам и прочей подобной мишурой.

Но потом выяснилось, что этот идеальный поклонник женат, и что жена его глубоко беременна и вот-вот должна родить. Просто последнее время она жила у мамы где-то на море, потому что так полезней для здоровья и её, и будущего ребёнка. А мужика держала здесь исключительно хорошая высокооплачиваемая работа. Но сейчас он нашёл другую, как раз там, рядом с женой и, естественно, уезжал, чтобы находиться с ней и в решающий момент, и всю оставшуюся жизнь. А Лида была всего лишь приятным времяпровождением, без перспектив, без обязательств. И он очень удивился, узнав, что та воспринимала их отношения как-то по-другому.

После прощального разговора Лида вызвонила Рому и, когда он примчался к ней, долго и безутешно рыдала у него на груди, пряталась в его надёжных объятиях от жестокости и несправедливости мира. А он, конечно, её жалел, но одновременно упивался моментом, ведь сейчас был нужен ей как никогда, понимал её как никто и надеялся, что теперь-то уж она обязательно тоже поймёт. И оценит. Хотя, наверное, с его стороны это было эгоистично и довольно сволочно, но он ничего не мог поделать. Старательно игнорировал неприятные мысли и ощущения и чувствовал себя виноватым, перед ней, а значит, только сильнее вляпывался и увязал.

А она вдруг и правда стала податливой и послушной, больше не искала никого на стороне, проводила время только с ним, позволяла себя обнимать, не только по-дружески, и целовать, и сама тоже отвечала на его поцелуи. Он не спешил и не давил, всё и так складывалось, как надо. Пока им не попался Яр.

Рома

Если бы мог предугадать, Рома, ну, например, повёл бы Лиду другой дорогой, вообще никуда не пошёл бы с ней в тот день. Или сделал бы что-нибудь ещё, лишь бы помешать встрече. Но откуда ему было знать, что получится именно так? Хотя…

Разве можно избежать неизбежного? Если только отстрочить. В любом случае Рома не стал бы всю жизнь прятать свою девушку от друзей. Они бы всё равно познакомились, не тогда, так позже, и итог оказался бы абсолютно схожим.

Лида вперилась в Яра ошеломлённым жадным взглядом, настолько откровенным и красноречивым, что о его значении догадался бы и полный дебил.

Даже когда Лида рассказывала ему о прочих своих симпатиях и любовях, Рома не чувствовал себя настолько лишним, как в тот момент. Он растерянно смотрел то на неё, то на друга и опять на неё и ему одновременно хотелось и выругаться, заорать, и ударить, и… наверное, даже заплакать – от бессильной злобы и разочарования.

А ведь Яр особо и не проникся тогда, поглядывал на Лиду с лёгким интересом, не более, улыбался, мило и чуть снисходительно, и бездумно кивал. У него тоже никогда не было проблем с девушками, и вид ещё одной пялившаяся на него восторженной дурочки просто приятно тешил самомнение, но никак не цеплял. И осознавать это было больнее всего. Особенно после того, как Лида невозмутимо пояснила, что с Ромой они просто однокурсники, учатся в одной группе.

Рома даже возненавидел друга на какое-то время. Именно его, а не её. А ведь, скорее всего, если бы он хоть раз заикнулся Яру о своих чувствах к Лиде, тот бы отступил, точнее, так и не поддался. Но смысл заикаться? Да даже кричать. Когда всё зависело не от него.

Он, и правда, слишком умный и рассудительный. Или, действительно, слабак. Потому что стоял, смотрел и молчал, внушив себе, что всё слишком очевидно, что ничего уже не поделаешь.

А разве он был не прав?

– Ну ладно, ребят. Я побегу. У меня дел ещё по горло, – сказал Яр, и выражение Лидиного лица моментально стало потерянным и несчастным.

Она, наверное, с трудом удержалась, чтобы не сорваться с места, не броситься вдогонку. Она не поступила подобным образом только потому, что прекрасно понимала, так она не добьётся желаемого. Навязчивые восторженные дурочки, готовые собачонками бегать следом, преданно заглядывать в глаза и, словно сахарную косточку, с благодарностью ловить каждый мимолётно брошенный скучающий взгляд никому неинтересны и не нужны. С такими если только переспать, да и то уж в совсем голодные времена. Лиду подобная роль точно не устраивала.

Поэтому она осталась, осталась с Ромой, чтобы тут же спросить:

– А Яр – он кто? Твой друг? Вы давно знакомы? Ты хорошо его знаешь? А вы часто видитесь? А где обычно?

И тут же выяснилось, что ей срочно надо домой, и пока они до него добирались, она всё спрашивала и спрашивала, а Рома отвечал и отвечал. А когда привычно расставались возле Лидиного подъезда, он, хотя уже заранее точно предполагал, что будет, попытался, как, например, ещё вчера, поцеловать её на прощание. Вдруг… всё-таки… вдруг он ошибся, неправильно истолковал, напрасно себя накрутил, а на самом деле…