Войнам и армиям в далеком прошлом неразлучно сопутствовали «гиены побоищ», обдиравшие трупы солдат, павших на поле боя. Войны также сопровождались массовым грабежом общественного и частного имущества, совершаемым государствами, армиями и отдельными мародерами-грабителями в мундирах. Жертвами этих грабежей наряду с мирным гражданским населением становились также и военнопленные.

Международные конвенции и соглашения нашего времени стремились положить конец этой варварской практике.

Международная конференция в Брюсселе (1874 год), постановления которой хотя и не имеют обязательной силы, но стали, однако, фундаментом ряда позднейших международных конвенций, сформулировала эту проблему коротко: «Грабеж безусловно воспрещается» (ст. 39 Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1874 года). В то же время ст. IV Гаагской конвенции 1907 года гласит: «Все, что принадлежит им [то есть военнопленным. — Ш. Д.] лично, за исключением оружия, лошадей и военных бумаг, остается их собственностью», а ст. XXIII, пункт «ж», той же конвенции запрещает «истреблять или захватывать неприятельскую собственность, кроме случаев, когда подобное истребление или захват настоятельно вызывается военной необходимостью».

Очень подробно трактуются эти вопросы в Женевской конвенции 1929 года, ст. 6 которой гласит: «Все вещи и предметы личного пользования, за исключением оружия, лошадей, воинского снаряжения и военных документов, остаются во владении военнопленных.

Денежные суммы, находящиеся у военнопленных, могут быть отобраны у них только по распоряжению офицера и только после подсчета их; в принятии денег выдается расписка. Денежные суммы, отобранные таким образом, должны поступать на лицевой счет военнопленного.

Удостоверения личности, знаки различия военного звания, награды и ценные предметы не могут быть отняты у пленных».

Юридическая принадлежность личного имущества военнопленных— в свете указанных положений — не вызывает никаких сомнений. Женевская конвенция 1929 года не оставляет никаких лазеек для грабежа.

Не оставляет в этом сомнений также и немецкий военно-уголовный кодекс (Militärstrafgesetzbuch), действовавший в Германии во время последней войны. § 134 этого кодекса гласит:

«1. Кто на поле боя возьмет у павшего солдата, принадлежащего к немецким или союзным войскам, какую-либо вещь с целью незаконного ее присвоения, либо отнимет такую вещь у больного или раненого на поле боя, на марше, при транспортировке или в госпитале, либо у пленного, порученного его опеке [разрядка наша. — Ш. Д.], либо принудит отдать ее, — карается строгим тюремным заключением. В особо тяжких случаях виновный приговаривается к смертной казни, а в менее тяжких случаях— к тюремному заключению.

2. Допускается также лишение гражданских прав» [164].

Обязательности этих постановлений не отрицают даже немецкие теоретики международного права, хотя, по вполне понятным причинам, они оставляют своему гитлеровскому государству лазейку, дающую возможность при определенных обстоятельствах грабить пленных. Так, например, Шейдль писал в 1942 году: «Частная и личная собственность военнопленного, которую он имеет при себе, принципиально исключена из права на военную добычу государства, берущего в плен. Однако, если этого требуют интересы государства, она подлежит окончательной или временной конфискации» [165].

Не подлежит сомнению, что в этой области для третьего рейха в 1939–1945 годах были обязательны как постановления Женевской конвенции 1929 года, так и собственный военно-уголовный кодекс, то есть юридические документы, в которых ничто не оправдывает интерпретации Шейдля. Но Шейдль писал свою книгу в декабре 1942 года, и ему уже многое было известно, а третий рейх, как известно, имел своих «теоретиков». Следует также подчеркнуть, что позиция Шейдля расходится даже с воинским уставом… СС! Приведу пример.

«У военнопленных и подчиненных отбирать ничего нельзя», — гласит один из пунктов этого устава. Пункт этот перечисляет, что именно может приказать реквизировать командир. «…Все остальное является грабежом и карается смертной казнью» [166].

Однако гитлеровская практика была совершенно противоположной.

Война 1939–1945 годов со всей отчетливостью обрисовала главные особенности гитлеровского фашистского государства. Это было государство-чудовище, жившее убийствами и грабежами и, кроме того, отличавшееся полным презрением к законам, даже к своим собственным, гитлеровским, формально обязательным законам!

Война для третьего рейха была колоссальным грабительским предприятием. Этому грабежу покровительствовали заправилы рейха, которые участвовали в нем и часто сами грабили на свой страх и риск. При посредстве специально созданного грабительского аппарата, как, например, «Wirtschaftsorganisation Ost» («Хозяйственная организация «Восток») или «Оперативный штаб рейхслейтера Розенберга», в Германию бесконечным потоком вывозилось награбленное у населения оккупированных районов имущество, сырье, произведения искусства и т. д. За счет этого грабежа Геринг, например, пополнял свои личные коллекции, на Геринга же «работала», в частности, и дивизия, носившая его имя (дивизия СС «Герман Геринг»).

Колоссальным грабительским предприятием было также истребление евреев («акция «Рейнгард»). Кампания наглого грабежа проводилась и под предлогом борьбы с движением Сопротивления. При подавлении Варшавского восстания все участвовавшие в этом подавлении гитлеровские формирования не только убивали жителей и уничтожали имущество людей, но также занимались систематическим грабежом. Наряду с армией и гражданская администрация оккупированных стран усматривала в грабеже местного населения один из источников своего обогащения. Достаточно здесь напомнить хотя бы «деятельность» Франка в «генерал-губернаторстве» или Эриха Коха на Украине и в Белоруссии!

В принципе «легальным» был только грабеж, проводимый официально уполномоченными на это органами. Грабеж же, совершаемый отдельными лицами на свой страх и риск, был в принципе недопустим и при «несчастливом» стечении обстоятельств даже наказуем [167].

Организованный грабеж, санкционируемый приказами вышестоящих начальников, имел место в отношении военнопленных всех государств В отношении пленных западных государств он носил скорее эпизодический, но порой не менее наглый характер, как, например, в случае ограбления перед убийством 129 американских солдат в Сен-Вите. Напомним здесь два факта.

Французские пленные офицеры, доставленные в офлаг XIIIА в Нюрнберге, были подвергнуты тщательному обыску, в результате которого их ограбили: отобрали много предметов личного пользования [168].

Такая же судьба постигла и транспорт польских офицеров, привезенных в феврале 1941 года из Румынии: по прибытии в лагерь в Дорстене их ограбили начисто [169].

Особенно широкие масштабы приняло ограбление советских военнопленных.

Генерал Эстеррейх, «начальник военнопленных» в XX военном округе рейха, а затем на Украине, в своих показаниях о транспортах советских военнопленных, поступавших в лагеря, находившиеся в его ведении, заявил: «Многие поступавшие ко мне военнопленные были в тяжелом физическом состоянии, обессилены и неработоспособны, в рваном обмундировании и без обуви вследствие того, что военнослужащие германской армии отбирали у военнопленных сапоги, ботинки, обмундирование, белье и другие вещи» [170].

Приведенные генералом Эстеррейхом факты не носили эпизодического характера: советских военнопленных грабили систематически, «по плану», в соответствии с издаваемыми приказами. К этому готовились еще до начала агрессии против Советского Союза. Этот факт доказывается захваченным