Эта встреча (часто называемая советом в Акре) была организована, чтобы выбрать стратегическую цель предстоящего военного похода. Согласно хронике Гийома Тирского, разгорелся жаркий спор: «были предложены разные мнения и представлены доводы за и против»[195].

Тем не менее, если верить Оттону Фрейзингенскому, вопрос был практически решен заранее. Поскольку Людовик выступал за взятие Дамаска, единственное, что действительно требовалось обсудить, – это «когда и где должно быть собрано войско»[196]. Все были убеждены в успехе. По словам Ибн аль-Каланиси, их «злодейские сердца настолько уверовали в то, что захватят город, что они уже решили, как поделят его». Но завоевать Дамаск оказалось не так просто.

* * *

Ибн Джубайр, испанский путешественник-мусульманин, посетивший Дамаск в конце XII века, описал этот город как несравненно прекрасный: «рай Востока… благоухающие цветочные сады вдыхают в душу жизнь… сады окружают его, как лунный ореол… его зеленый оазис простирается так далеко, как видит глаз, и в какую из четырех сторон вы ни посмотрите, всюду спелые плоды»[197]. Но в субботний день 24 июля 1148 года, когда объединенное войско крестоносцев начало пробиваться через эти плодоносные сады, они не показались ему столь привлекательными.

Гийом Тирский описал трудный путь к Дамаску, когда армии трех христианских королей вынуждены были, вытянувшись в одну колонну, пробираться по узким садовым тропам. Дорожки эти подходили для того, «чтобы по ним могли пройти садовники и сторожа, а также вьючные животные, на которых фрукты возили в город», но совершенно не годились для многочисленного войска и волов и верблюдов из огромного обоза. Защитники города прятались за деревьями, неожиданно нападая из засады, или стреляли с верхушек сторожевых башен, построенных, чтобы охранять сады от воров. «Оттуда они пускали в нас стрелы и забрасывали камнями». За глинобитными стенами прятались люди с копьями, они следили за захватчиками через смотровые щели, ожидая подходящего момента, чтобы поразить врага. Крестоносцы продвигались «под постоянным страхом смерти, – писал Гийом. – Со всех сторон им грозила опасность»[198].

Но, несмотря на это, численный перевес и решимость были на стороне христиан. Они пробрались через сады, разрушив стены и баррикады, возведенные, чтобы преградить им путь, и вышли, наконец, к реке Барада, протекавшей под городскими стенами Дамаска.

На ее берегу стояли воины с катапультами и лучники, приготовившиеся оборонять городские ворота. Но яростная атака германской конницы Конрада смела защитников: рыцари соскочили с коней и побежали вперед, размахивая мечами. Сам германский король участвовал в этом бою и так яростно накинулся на сарацинского воина, что одним ударом отрубил ему голову, левое плечо, руку и часть туловища. Вскоре участок реки в западных предместьях Дамаска оказался в руках крестоносцев, и они начали возводить укрепления из деревьев, срубленных в садах. «Мельница войны, – написал дамасский историк Ибн аль-Каланиси, – молола, не останавливаясь»[199].

Крестоносцы были так уверены в скорой победе, что не привезли с собой осадных машин, а провиантом запаслись лишь на несколько дней. Они полагали, что осада продлится самое большее две недели и это время можно будет продержаться на фруктах из садов и воде из реки. Никто не принял в расчет ни крепость обороны мусульман, ни то, что, стоило христианам встать лагерем у городских стен, как на помощь Дамаску поспешило подкрепление – «множество лучников» из долины Бекаа, что к востоку от Бейрута. Тем временем горожане начали обстреливать позиции франков «со стремительностью ястребов, набрасывающихся на горных куропаток»[200].

Произошедшее после этого еще долгие годы служило предметом споров. Во вторник 27 июля наблюдатели, стоявшие на городских сторожевых башнях, заметили, что лагерь крестоносцев странным образом затих. Время от времени еще происходили вылазки конных воинов и пехотинцев, которых приходилось останавливать градом копьев и стрел, но в целом осада ослабла. «Казалось, – писал Ибн аль-Каланиси, – они что-то затевают».

Так и было. Три короля, возглавлявшие войска, собрались на совет и приняли смелое и весьма спорное решение: отказаться от осады города с запада и перейти на новую позицию на юго-востоке, где, как сообщила разведка, сады были реже, а стены слабее и где одолеть противника можно было быстрее. Слухи о приближающемся мусульманском подкреплении, похоже, напугали предводителей похода до такой степени, что они готовы были сильно рискнуть, сменив стратегию, чтобы ускорить победу[201]. С трудом завоеванные позиции были оставлены, и вся армия двинулась на восток. Как вскоре выяснилось, это было гибельное решение.

Несмотря на то что сам он не присутствовал при осаде Дамаска, Гийом Тирский опросил многих ветеранов похода и нарисовал мрачную картину событий[202]. Вывод армий вызвал повсеместное недовольство, и очень скоро стало ясно, что оно было оправданным. Придя на новые позиции, франки обнаружили, что город с этой стороны прекрасно защищен. Садов там действительно не было, но это означало лишь одно: осаждающей армии предстояло голодать. При этом вернуться на запад было невозможно, поскольку, увидев, что франки отошли, защитники города тут же забаррикадировали дороги огромными валунами и поваленными деревьями и выставили на охрану заграждений лучников. Христиане больше не могли ни продвигаться вперед, потому что не имели продовольствия, необходимого, чтобы успешно вести долгую осаду, ни вернуться назад. А между тем с каждым часом мусульманское подкрепление было все ближе. Только что серьезное военное преимущество было на стороне франков, и вот уже они каким-то образом упустили его.

Предводители похода вновь собрались на совет и после споров, язвительных взаимных упреков и обвинений в предательстве пришли к выводу, что единственным разумным решением будет свернуть лагерь и направиться домой. Это было до невозможности унизительно. Люди преодолели тысячи миль, пережили болезни, голод, нищету, кораблекрушения, неприятельские засады – все ради того, чтобы пройти по следам первых крестоносцев и одержать величественные победы во имя Господа. Но в конечном итоге Второй крестовый поход на Восток вылился в четырехдневное блуждание по фруктовым садам, несколько стычек с неприятелем и беспомощное отступление. «Наши люди, – сухо констатировал Гийом Тирский, – вернулись без славы»[203].