Он, подумала Яна, точно он. Что-то похожее было в дневнике Элизабет Маккримонс: «…чувственная и одновременно рассудочная»…

– Вот, возьмите. – Он протянул Яне рюмку, улыбаясь уже не столько самоуверенно, сколько покровительственно. – Выпьем за праздные радости, за беспечалье и за чудных шотландских женщин!

Яне не хотелось пить за радости – слишком уж много обрушилось на нее последнее время – и за шотландских женщин, правда по другой причине: о них она попросту ничего не знала. Во всяком случае, до сегодняшнего вечера. Но, сделав над собой усилие, Яна запрокинула голову и осушила рюмку.

– Милая барышня, – покачал головой Маньяк, – ну кто же так пьет виски? Виски нужно пить медленно, смакуя каждый глоток, наслаждаясь им. Вы же, уж простите меня за нелестные слова, хлещете его, как обыкновенную водку…

– Может, у вас им и наслаждаются, а у нас, пролетариев, пьют запросто, по-русски, – осмелев, возразила Яна.

– Пролетарии? – усмехнулся Маньяк. – Ну вы-то уж точно не пролетарий, Ясенька, уж простите, забыл, как вас по батюшке величать…

– Откуда вы знаете мое имя? – пробормотала Яна и тут же вспомнила, что минуту назад Маньяк упоминал о ее житейских невзгодах. – Откуда вы вообще меня знаете? Как вы попали в этот дом? Это вы переделывали мой роман?

– Боги мои, боги… – Маньяк потряс пепельной головой и воздел руки к свежеотштукатуренному потолку. – Слишком много вопросов, милая барышня… так как вас все-таки по отчеству?

– Евгеньевна, если это вам поможет.

– Так вот, Ясенька Евгеньевна… позвольте уж мне вас так называть… в вас пролетарского и люмпенского так же мало, как и во мне, хотя советская власть и меня, признаться, причесала… Впрочем, милая Ясенька Евгеньевна, суть-то вовсе не в этом. Вот вы назадавали мне вопросов, требуете, чтобы я вам ответил, а сами ни разу и не задумались, наверное, кто здесь жил до вас, чем жил, почему… Книжки небось листали, а даже – это с вашим-то творческим складом характера – не удосужились и вообразить, экая вы невосприимчивая, кто собирал все эти книги и зачем…

– Ну почему же, – возразила Яна, чувствуя, как недоумение перерастает в возмущение, – я подумала, что это коллекция хозяйки дома, Полины Артемьевны. Я даже обратила внимание, что дом пытались отремонтировать и даже кое-что изменили и привнесли, а вот мебель и обои оставили как есть. Вы плохо информированы. И вам, кстати, тоже не помешало бы назваться.

– Лис.

– Что?

– Друзья и приятели всегда обращались ко мне по прозвищу. Лунин Игорь Сергеевич – возьмите первые буквы, и вы получите…

– Послушайте, – не выдержав, прервала его Яна. – Кончайте нести всю эту ахинею о шотландских женщинах, люмпенах и прозвищах. Я не знаю, как вы здесь оказались. Не знаю, зачем вам понадобилось со мной так шутить. Но я хочу это узнать. Иначе… – Яна задохнулась от возмущения и едва не закашлялась.

– Иначе – что? – самодовольно улыбнулся Маньяк, величающий себя Луниным Игорем Сергеевичем, сокращенно Лисом. – Ясенька Евгеньевна, вы слишком уж много вдыхаете табачного дыма. Я бы вам мундштук посоветовал, да и вообще поменьше всей этой гадости…

– Какой мундштук?! – взвыла Яна.

Ганс снова зарычал на Маньяка, как будто тот и впрямь был настоящим лисом, на этот раз уже не предупреждающе, а угрожающе.

– Длинный красивый, изящный мундштук… – продолжил глумиться Лис, не обращая никакого внимания на грозный оскал и обнаженные Гансовы зубы. – Я, к примеру, предпочитаю трубку. – Он покрутил перед Яной трубку, сделанную из вишни и окаймленную по краям причудливым узором. – Если вы позволите…

Яна сделала попытку пошарить по карманам в поисках зажигалки, но карманов почему-то не оказалось. Сообразив, что она стоит перед незнакомым мужчиной, предположительно маньяком, в одной ночнушке, Яна подумала, что ничего более абсурдного с ней не происходило за все ее тридцать с хвостиком. Чтобы почувствовать себя хоть немного комфортнее, она опустилась на стул.

– Я тут у вас, вы уж не обессудьте, кое-что прихватил…

Он извлек из кармана жилета Янину зажигалку, которую та хватилась уже на следующий день после переезда, но, греша на свою далеко не идеальную память, плюнула на поиски.

– Занятная, надо сказать, вещица… Признаться, я не сразу с нею совладал… И еще раз простите покорно, что я ее позаимствовал…

– Да ничего, – саркастически усмехнулась Яна. – Можете оставить ее себе… Что уж там зажигалка, когда вы роман мой разделали, как бог черепаху.

– А собака у вас очень милая, Ясенька Евгеньевна, – продолжил разглагольствовать Маньяк, делая вид, что не расслышал Яниного сарказма. Он основательно набил трубку табаком и ловко поджег табак Яниной зажигалкой.

«Так вот откуда этот мерзкий запашок, который мне так и не удалось выветрить, – мелькнуло у Яны, когда она почувствовала запах дыма. – И кто бы мог подумать, что трубочный табак так отвратительно пахнет…»

– Я почти уверен, что мы с ней подружимся, – добавил Лис, дружелюбно поглядев на Ганса. – Только напрасно вы себя и ее пичкаете этой ужасной колбасой, поверьте старому Лису. Я пробовал закусить ею виски, но…

– Чертова шарманка, да ответьте же, кто вы такой!

– Я же объяснил, – не переставая улыбаться, ответил Маньяк. – Лунин Игорь Сергеевич. Лис. Если бы вы слушали меня чуть лучше и не тратили свои нервные клетки на всякие нелепые подозрения, поняли бы, что я – тот, кто жил в этом доме.

– Вы – внук Полины Артемьевны? – с облегчением выдохнула Яна, но ее относительная радость была преждевременной.

– Нет. Я даже не родственник этой во всех отношениях милой женщины, которой, кстати сказать, обязан многим…

– Тогда вы – ее друг?

– Не совсем так, милая Ясенька Евгеньевна.

– Родственник?

– И с этим, увы, не могу согласиться…

– Ну не любовник же?!

– Увы, нет, – вздохнул Лис. – Подозреваю, что в молодости она была чудо как хороша и похожа на свою мать… Но, увы, нас с ней разделяет много больше, чем разница в годах. Кажется, она была еще совсем юной барышней, когда я распрощался со своей бренной оболочкой… Зато матушка ее была хорошо мне знакома – к этой восхитительной женщине я испытывал глубочайшую привязанность.

– Какой еще бренной оболочкой? Какую еще привязанность? Что вы несете… – Яна обхватила руками голову и почувствовала, как к горлу подкатывает истерический смех.

– Но вы ведь и сами догадывались, милая барышня… Сами чувствовали… Вас же все предупреждали, Ясенька Евгеньевна, что в доме творится неладное. Поэтому мне придется вас сильно огорчить и подтвердить всеобщие домыслы. В доме и в самом деле творится неладное. И это неладное – я.

– Вы… – засмеялась Яна. – Ну конечно! Вы – сам дьявол, Мефистофель, который приперся посередь ночи опустошать запасы алкоголя. И колбасой побрезговал закусывать, потому что – «Краковская». Да не смешите вы меня, ради бога!