Тедди ответил:

— Я старался быть внимательным, в таких случаях нельзя ошибаться.

Адвокат повторил вопрос:

— В данном случае вы убеждены, что Сэта Атлея-Хайнца трясли за сутки перед тем, как он был доставлен в больницу?

— У меня нет в этом никаких сомнений.

Хайнц в очередной раз фыркнул. Я услышал, как он произнес: «Это чепуха». Наш адвокат недовольно посмотрела на него. Адвокат клиники продолжал спрашивать:

— Вам известно, что родители Сэта утверждают, будто не трясли ребенка? Они собираются оспаривать это в суде сегодня или завтра и снова будут утверждать, что причина травмы в другом. Как вы считаете, доктор Блеветт, могут ли эти травмы быть следствием падения ребенка с кровати или вакцинации?

— Нет, нет, вакцинация не имеет к этому отношения, и это не результат падения.

— Почему вы в этом так уверены?

— Я надеюсь, что смогу объяснить суду, потому что это важно. Когда человек трясет ребенка, мозг малыша начинает перемещаться в черепной коробке, и это перемещение вызывает повреждение мозга. В мозге — маленькие сосуды, и когда ребенка трясут, эти сосуды лопаются, так как мозг начинает вращаться, как в водовороте. Мы называем это «повреждение вращения, или резаное повреждение». Это происходит с ребенком только вследствие сильного сотрясения, а не тогда, когда ребенок упал, или в результате ушиба, полученного в машине, когда малыш сидел в специальном кресле и ударился о чье-то колено.

— Значит, этот вид травмы называется «повреждение вращения, или резаное повреждение»?

Доктор ответил утвердительно.

— Ребенок сейчас находится в больнице?

— Да.

— Почему?

— Я не уверен, выживет ли он.

Этот ответ был как удар молотка. Судья, которая что-то записывала, подняла голову, и было видно, что она шокирована. Она спросила:

— Вы считаете состояние Сэта критическим?

— Он подключен к системе жизнеобеспечения.

— Почему система не отключена?

— Из-за судебного процесса. Мы не знаем, кто будет нести ответственность за Сэта — государство или родители.

Судья продолжила:

— Вы ждете моего решения, чтобы получить разрешение на отключение системы либо у родителей, либо у государства?

— Да.

Судья вздохнула, покачала головой и начала что-то записывать. Фэт, которая сидела рядом со мной, положила голову на колени. Ее душили слезы. Я обнял ее, пытаясь успокоить и скрыть свои слезы. Я осознавал, что все происходящее в зале суда было для нее и для меня смертью на костре. Когда мы шли в суд, мы рассчитывали вернуть Сэта домой. Мы не понимали, что даже если мы выиграем процесс, то все равно потеряем Сэта.

Я думаю, что Вы лучше меня знаете, как проходит судебный процесс, Ваша честь. Сначала выступает одна сторона и излагает свою версию, и кажется, что проиграно и само дело, и вложенные в него деньги. Затем выступает другая сторона, и внезапно появляется надежда. Так произошло и в нашем случае, в деле Сэта. Аргументы противоположной стороны были убедительными: было доказано, что это не несчастный случай — нанесена травма, и родители должны понести наказание. Потом выступает наш адвокат, и кажется, что все не так уж безнадежно.

Первый вопрос, который наш адвокат задала Тедди, звучал так:

— Вы уверены в том, что травма Сэта связана с сотрясением?

Конечно, Тедди пришлось сказать:

— Нет, я не уверен, но считаю, что травма вызвана именно сотрясением.

Это дало возможность нашему адвокату спросить:

— Значит, вы не уверены?

И Тедди ответил:

— Нет, это мое мнение.

Наш адвокат продолжала говорить:

— Вам известно, что родители Сэта отрицают обвинения? Вы знаете, что они утверждают противоположное. Они, как заботливые родители, привезли ребенка в больницу для лечения и вынуждены опровергать обвинения в нанесении вреда.

Тедди сказал, что не собирается комментировать это, но если наш адвокат настаивает на четком ответе, то его ответ будет: «Да, ребенок пострадал в результате сотрясения».

Наш адвокат спросила:

— Вы только что утверждали, что не уверены в этом, не так ли? Вы не знаете, что происходит с ребенком, когда кто-то из родителей начинает трясти его?

Тедди выглядел сбитым с толку. Он ответил:

— Это вызывает повреждение мозга. Ребенок обычно умирает. Но если ребенок выживет, его мозг настолько поврежден, что он не будет жить полноценной жизнью.

— Как вы можете это утверждать? Любой медицинский или социальный работник может взять группу детей и потрясти их, и можно увидеть, какие изменения в это время происходят?

Тедди ответил:

— Конечно, видеть это нельзя.

Наш адвокат спросила:

— Как вы определяете, что происходит с мозгом, когда трясут ребенка?

— Я видел снимки детей, чьи родители были признаны виновными.

— Это были снимки детей такого же возраста, как и Сэт? Такого же веса, роста? Их точно так же трясли? Как долго, с какой силой? Каковы физические данные этих людей? Какова степень повреждений?

Тедди согласился, что не может быть в этом уверен.

— Вы не можете говорить об этом с уверенностью, но рассказываете суду, что были родители, признанные виновными. Сколько таких случаев вы видели?

— Я не помню точную цифру.

— Постарайтесь вспомнить. Сколько таких случаев было в вашей практике?

— Помню два.

— Два?

— Два я помню точно. Хотя их было больше.

— Вы видели снимки двух детей, чьи родители были признаны виновными, сравниваете их с томограммой Сэта и делаете вывод, что у него такое же сотрясение?

Тедди объяснил, что сравнивал снимки Сэта со снимками детей из других больниц. Наш адвокат возразила:

— Какие это были дети? Их возраст, вес? Такие же, как у Сэта? Как мы можем судить о том, что у них сотрясение, только потому, что их снимки похожи на снимки детей, у которых было сотрясение? Это не научное объяснение.

Тедди ответил:

— Я понимаю, к чему вы клоните, но все гораздо сложнее. Я каждый год наблюдаю один или два случая кори, но сразу могу определить заболевание.

Наш адвокат тут же за это ухватилась:

— Однако сотрясение — это не корь, не так ли? Существуют тесты на корь и свинку, но не существует анализов для выявления синдрома «сотрясения ребенка».

Она ждала. Возникла пауза. Потом адвокат спросила: