Все шло как надо, наш маленький рай был готов, оставалась сущая малость – вызволить Мари из лап государственного аппарата. Но и тут я все испортил и не просто испортил, а уничтожил сам шанс на спасение. Я заперт здесь, она там, и между нами непроницаемые межпространственные толщи. Мы теперь даже не жители разных континентов, мы обитатели разных реальностей, отныне никак не пересекающихся.

Шел пятый день проливных дождей, река, что опоясывала город начала выходить из берегов, и затоплять подземные ходы и тоннели. Все поля размыло и урожай, что вот-вот должен был взойти, гибнул. Скот, не привыкший к такому климату чах, люди тоже. Не желая быть причастным к месту моих былых грез, я ушел в лес, соорудил себе шалаш из сваленного ураганом дерева и стал так жить, пока не наткнулся на смерть. Она явилась мне в облике обреченного звереныша. Бедняга жался к уже погибшей матери, пытаясь найти у нее молоко, но кроме раскисшей глинистой почвы и копошащихся червей ему ничего не попадалось. Я пригляделся, и понял, что это Золотистая Нункапа. Оранжевый комочек пуха с белыми лапками и мохнатыми, как у жирафа рожками поднял на меня красные глазки и повел длинным носом. Это чудо придумала Мари и даже сама нарисовала, я только немного подправил, добавив живости и пластики.

На трясущихся ногах я подошел к мертвой Нункапе и отодрал от нее малька, он жалостливо запищал и стал кусать мои пальцы, пытаясь ими поживиться. Я держал крохотное умирающее дитя Мари и не знал чем ему помочь. Я был бы в этот момент рад отдать ему и свои пальцы, только бы он выжил.

– Этот мир как проекция твоего сознания чахнет, – раздался за моей спиной знакомый бархатный голос. – Боюсь, такими темпами ты истребишь все вокруг за пару недель.

Я резко обернулся, чуть было, не выронив Нункапу. Олег Владимирович стоял меж раскинувшихся тополей, по щиколотку в глиняной жиже и укоризненно взирал на меня, сдвинув брови.

– Как вы тут оказались? – выпалил я, в изумлении разинув рот.

– Ты думал обо мне.

– Вы теперь тоже застряли здесь, как и я?

– Нет, я вернусь в свою серую и убогую Вселенную городского хаоса, как только ты справишься с трудностями.

Передо мною замаячила сумрачная надежда, и я спросил:

– А меня вы вернуть сможете?

– Это невозможно, я, кажется, тебе уже объяснял, – ответил мой наставник раздраженно, пытаясь выдернуть завязшую в жиже ногу.

– Почему вы можете ходить туда и обратно, а я нет?

– Потому что я не принадлежу этой вселенной, но она в некотором роде принадлежит мне. Кат и ты сам.

– Что это значит?

– Когда-нибудь ты поймешь, а пока знай – я всегда окажусь рядом, если ты будешь нуждаться во мне, как сейчас, – проговорил он, смягчаясь. – Я уже раз укорял тебя за хандру, – напомнил Олег Владимирович, выдернув, наконец, ногу.

– Было дело, – печально согласился я.

– Уныние, друг мой – это самое страшное наказание, которое мы всегда выбираем добровольно. Но оно не способно созидать, лишь разрушать. Только вот не препятствия на нашем пути, а прекрасные творения, – мой наставник обвел рукой затопленный лес. – Ты не можешь корить себя за разлуку с любимой. Ты должен принять то, что не в состоянии изменить, и попытаться быть счастливым. Своим добровольным угасанием ты ей не поможешь.

– Но и будучи беспечным и радостным я тоже ничего не изменю, я не верну ее этим, но предам.

Мой наставник покачал головой, мученически закатывая глаза.

– Скажи, пожалуйста, какие новости ты бы хотел услышать, если бы узнал, что я виделся с Мари? Тебе бы больше понравилась известие о том, что она ужасно страдала и покончила с собой или же, что она любит тебя, и эта любовь придает ее жизни смысл и вдохновляет на творчество?

– Второй вариант мне нравиться гораздо больше.

– Хорошо, потому что он правдив. Но вот беда, Мари я принесу недоброе послание. Мне придется рассказать ей, что ты топишь лодку, в которой плывешь, уничтожая себя и мир, созданный в честь нее, потому что любовь к ней делает тебя несчастным. Боюсь, Мари чего доброго почувствует себя виноватой. – Он посмотрел на Нункапу, ютившуюся на моих руках, немного помолчал, а потом добавил. – Пойми, наконец, не всегда и не на все обстоятельства мы можем повлиять. Иногда судьба разлучает нас с теми, кого мы любим, но это не значит, что ты должен загубить свою жизнь и свои творения, погрязнув в страданиях.

Осознание того что все эти катаклизмы и бедствия совершил я, безжалостно грубо обрушилось на мня. Умирающий на моих руках детеныш Нункапа вдруг налился чугунной тяжестью.

– Как мне помочь ему? – спросил я, протягивая Олегу Владимировичу зверька.

– Для начала помоги себе, Виктор, потому что отныне ты ответственен за все, что здесь происходит, в полной мере. Пока ты не приведешь свои чувства в порядок, пока не осознаешь, что только от тебя зависят судьбы всех, кого ты сотворил, Аметрин будет утопать в твоих слезах.

– Он умирает, ему нечего есть, – проныл я, – что я могу сделать для него прямо сейчас?

– Рисуй, Виктор, рисуй, – проговорил Олег Владимирович, доставая из жилетного кармана свой волшебный карандаш, и уходя в теперь уже закрытый для меня мир.

Я еще долго стоял и смотрел на то место, где перед моим носом захлопнулась, а потом и исчезла дверь – та дверь, за которой все еще жила и любила меня моя Мари. Потом я посадил пищащего Нункапа на дерево и, отломив веточку, стал водить ею по размокшей земле.

«Рисуй, Виктор, рисуй», – приговаривал я, представляя как миска, что выходила из под моего импровизированного инструмента, наполняется молоком.

Посудина вышла корявая, и никак не желала превращаться в настоящую. Тогда я аккуратно, стараясь не повредить рисунок, сгреб землицу, на которой было изображение, закрыл глаза и постарался вспомнить приятную шероховатость обожженной глиняной посуды, запах молока и его мягкий, жирный вкус. Я стоял так, воображая все это, пока не почувствовал, что земля в моих ладонях утратила влажность. Открыв глаза, я увидел, что у меня получилось.

Глава 18

Помочь умирающему зверенышу оказалось легко, устранить последствия катастрофы, что нависла над Аметрином куда сложнее. Я понятия не имел, что должен был предпринять, чтобы пузатые тучи, наконец, иссякли. Я также не представлял, какие такие ветра должны развеять эту свинцовую сизость, позволив солнечным лучам обласкать, наконец, раскисшую землю, просушить дома, согреть людей и животных.