– Хи-хи! Это образец. Они все голограммы, то есть ненастоящие. Ты что, не видела, как я еду набираю?

Оказалось, Пипа не видела. То есть вроде и видела, но не поняла и не запомнила.

– Ну ты тупа-а-я! – выдохнула Жиза. – Смотри еще раз!

– Какая я?

Пипа не поняла, что значит «тупая». Тупым может быть нож или ножницы. Может, она тупая, потому что не может разрезать стекло и взять еду?

– Смотреть будешь?! – Жизель почти перешла на крик, три девчонки за столом слева захихикали, темненькая – противнее всех, скрипучим голосом.

Пипа вздрогнула и стала смотреть.

– Смотри внимательно, а то так и не научишься!

«Как можно научиться, если просто смотреть? – удивилась Пипа. – Можно научиться после укола мудрости, когда спишь. А когда не спишь, тогда не спишь и…»

– Ну что, поняла? Или тебя палкой по башке долбануть надо, чтобы дошло?

Пипу бросило в жар. Палкой! По голове! Да, правду люди в их деревне рассказывали! В Фтопке все-таки бьют палками по голове и требуют невозможного! Ей конец.

– Поняла?!

– Не поняла.

Противные девчонки заржали в голос. И еще кто– то засмеялся, кажется, толстяк.

– Смотри! Еще! Раз! Берешь тарелку! Ставишь сюда! Да, прямо на голограмму! Да, она при этом исчезает! Нажимаешь на эту кнопку! Тут всего одна кнопка, одна! Нажимать умеешь? Вот и жми!!!

Пипа вдруг вспомнила давнюю-давнюю сцену, из детства. Это было в те времена, когда у нее было всего, кажется, только семь уколов мудрости. А у ее брата Мамаша вообще только три, вот какой он был глупый. Однажды Мамаш проснулся раньше обычного и спустился на кухню. И Пипа научила его самому класть себе кашу. Научила же! Значит, можно учиться и просто так, без уколов!

…Суп оказался совсем невкусный. Просто гадость какая-то. В горло не лез.

– Это потому что он несоленый, – пояснила Жиза. – А соль тебе пока нельзя. Вот зачтешь хотя бы один день, мой тебе совет – первым делом трать его на соль. Без соли – не жизнь!

Пипа тяжело вздохнула. Она потихоньку начинала разбираться в местных порядках и уже усвоила, что каждое новое задание, каждый день даются очень тяжело.

– А много? Много соли можно получить за один день?

– В смысле? А… Да сколько хочешь! То есть – навсегда. Это как опция в игре открывается.

– Не поняла.

– Я тебе сейчас все объясню, только мороженое доем.

Пипа возила ложкой в невкусном супе и с некоторой завистью смотрела на жизнерадостную Жизу, поглощающую таинственное мо-ро-женое, похожее на облако в лучах заката. Невероятно – но облако таяло. Наверное, оно было сделано из настоящего облака.

– Вкусно?

– Умммм…

Пипа сглотнула слюну:

– А оно соленое? Мне его можно?

– Ни в коем случае! – Жиза с удовольствием облизала ложку и отодвинула от себя пустую мисочку. – Мороженое только после исполнения двенадцати лет можно взять. Я даже удивилась, когда вчера его в этой вашей малышовой едальне обнаружила. Оно не соленое, оно конечно же сладкое. Тебе из сладкого только пончики можно. Трех видов. Даже четырех, если считать те, которые вообще без крема. Иди возьми себе пончиков!

Эх! Если бы вчера рано утром, когда Пипа Мумуш вместе с братом Мамашем и всеми остальными домочадцами только собиралась в Дом Мудрости, ей предложили пончики с кремом внутри, да еще разных видов, да еще бесплатно! Но вчерашнее утро упорхнуло в счастливую прошлую жизнь, в которой не было красных огоньков и плантаций с кактусами. А сегодняшнее утро с несоленым супом и мрачными перспективами не оставило места для пончиков. Может, лучше все-таки поесть их впрок, пока не начали бить палкой по голове?

– Ладно, не хочешь – не надо! – примирительно сказала Жиза. – В едальню можно заходить в любое время и есть сколько пожелаешь. От голода у нас еще никто не умирал!

«А от чего умирал?» – хотела спросить Пипа, но слова застряли у нее в горле, помешали проглотиться очередной ложке жуткого супа-пюре, заметались в панике между ртом и мозгом. Со словами так иногда бывает!

– Ну, значит, так! – радостно проворковала Жиза. – Переходим к правилам. За-а-а-поминай! Первое. Нельзя…

Нельзя «биться головой об стену». Территория обнесена высокой Великой Стеной. Вдоль Стены по всему периметру растут елки и идет асфальтированная красная дорожка. По красной дорожке ходить можно, только осторожно, потому что по ней любят ездить велосипедисты. Но сходить с дорожки и приближаться к стене нельзя. Тронешь Стену – тебе хана.

– Я один раз с велосипеда случайно свалилась на одну елку. Думала – все, сейчас умру! Но меня только легонько тюкнуло, и все обошлось, – призналась Жиза. – Это потому, что я случайно. А один мой друг… ну, друг не друг, а так, приятель, он как-то раз, лет десять назад, специально в елки полез. Представляешь, идиот?!

Пипа не представляла.

– Так вот, ему потом изол на год сделали!

– Что сделали?

– Изол. Жуткая штука!

– Хуже, чем палками по голове?

– Дались тебе эти палки по голове! Никто тут никого не лупит палками! Никак не могу тебе ничего объяснить, до чего ты бестолковая! У нас есть красные и зеленые огоньки. Это ясно?

– Ясно.

– Зеленые трогать можно. Ясно?

– Ясно.

– Красные трогать нельзя. Если тронешь – что будет?

– Ясно.

– Что ясно?! Я спрашиваю, что с тобой будет, если тронешь красные?

– Ну… это будет… Как вчера.

– Вот именно! Но это еще не все! Каждое нарушение накручивает твой персональный счетчик нарушений. Который у тебя в комнате висит над столом. Видела?

Пипа не видела. Она вчера всю ночь то ревела, то проваливалась в поверхностный, рваный сон, во время которого ей мерещились палки по голове и бесконечные ряды кактусов и еще утюги – кто-то из старших братьев рассказывал, что в Фтопке пытают горячими утюгами.

– Ничего, еще увидишь. В общем, счетчик прибавляется на один, когда ты что-то мелкое нарушаешь. И на десять, если специально второй раз нарушаешь. Ты до ста считать умеешь?

Пипа кивнула.

– Так вот. Как только счетчик дойдет до ста, у тебя начнется изол. Изол – это когда сто дней сидишь в своей комнате и выйти не можешь. И к тебе никто войти не может. Ясно?

– Ясно…

– Что ясно?

– Сидишь сто дней взаперти и умираешь от голода.

– Рррр!!! Ну дурында она и есть дурында. Повторяю в самый последний раз: от голода у нас еще никто не умирал!

Пока они разговаривали, едальня почти опустела. Только толстый мальчик по-прежнему сидел за столом. Пипа скосила глаза на мальчика – вид у него был грустный и сосредоточенный. Сосредоточенный на очередном пончике. Пипа набралась храбрости и спросила: