— Очень, спасибо. — Лоррен постаралась улыбнуться как можно естественнее.

— А Мэттью здесь? — спросил Джеймс. — Я думал, что застану его.

— Нет, он поехал провожать домой Анну. Меня привез Алан.

— Разумное решение, — заметила Берил. — Садитесь, Алан, не уходите.

Он вернулся и присел на ручку кресла Лоррен, насмешливо взглянув на нее:

— Не возражаете, если я разделю с вами кресло?

— Как будто что-то изменится, если я буду возражать, — ответила она весело, но ее глаза вспыхнули.

Джеймс пристально посмотрел на нее.

— Выглядишь очаровательно, дорогая, — заметил он.

— Она всегда такая, — вставил Алан, — даже когда злится. А это бывает довольно часто, особенно в моем присутствии.

— В самом деле? — удивился Джеймс. — Вы что же, так не ладите друг с другом?

— Мы постоянно ссоримся, — покачал головой Алан. — Эта девушка — настоящий боец. Сражается со всем на свете, даже с неизбежным.

Лоррен резко вскинула голову и с немым вопросом посмотрела на него, но так и не нашла ответа. Ее взгляд стал ледяным, будто она намеревалась застудить этого наглеца до самых костей. Алан громко расхохотался.

— Видите, она и сейчас сражается со мной, только взглядом!

Джеймс оказался очень заинтересованным зрителем, и Лоррен была рада, когда мать принесла какао и подала ему чашку. Сев в кресло, Берил повернулась к Алану и, словно Лоррен не было в комнате, спросила его:

— Не кажется ли вам, что она наконец вылупилась из своей скорлупы?

Алан взял девушку за подбородок, повернул к себе и изучающе уставился на нее.

— Не знаю, — задумчиво ответил он, — мне кажется, что у нее еще осталось небольшое укрытие, куда она всегда может спрятаться, убежать прочь от всех, как только почувствует в этом необходимость… Лоррен, как говорят, девушка «себе на уме».

— Все, я устала, — сказала Лоррен, вставая.

— Если это намек, — Алан лениво поднялся, — я его понял. Всем спокойной ночи! — Он не спеша направился к двери, оглянулся и вызывающе улыбнулся Лоррен: — Спокойной ночи, цыпленок!

Берил и Джеймс рассмеялись.

Приближалось Рождество. Лоррен уже купила для всех подарки, праздничный кекс был готов. Вечером, когда матери не было дома, девушка решила закончить украшение кекса, залив его сахарной глазурью. Из кухни она услышала, как Алан спускается вниз по лестнице, и напряглась. Он остановился в дверях, наблюдая, как Лоррен размазывает белую вязкую массу по кексу.

— Это пахнет и выглядит так великолепно, что мне уже не хочется уезжать на Рождество домой, — заметил он.

Лоррен взглянула на него, но, увидев усмешку, поняла, что тоскливая нотка только послышалась ей. Равнодушно и безо всякого интереса она спросила:

— Вы уезжаете?

— Моя мама останется одна, если я не приеду, — тихо ответил он.

Лоррен поставила в середину кекса маленькую елочку и рядом с ней — фигурку Санта-Клауса.

— Ждете гостей на праздник? — спросил Алан.

— Джеймс и Мэттью, — кивнула она. — Они будут приходить каждый день. — Лоррен осторожно перенесла кекс на другое место. Затем спросила: — Вы что-то хотели?

— Помните мое обещание сделать для вас несколько заметок о газетах?

— Помню, — спокойно ответила она.

— Я уже все подготовил, так что вы сможете ими воспользоваться. Если вы сейчас свободны, я приглашаю вас к себе, и мы вместе посмотрим, что у меня получилось. — Он смотрел на нее дерзко и насмешливо. — Если вы, конечно, доверитесь безнравственному, бессовестному и похотливому журналисту.

— Я… думаю, что смогу довериться.

— А вы вполне в этом уверены? Я спрашиваю потому, что, если вы вздумаете кричать, взывая о помощи, никто не придет на выручку. В доме никого нет.

Лоррен, молча, величественно проследовала мимо него к лестнице и поднялась в комнату Алана. Он шел за ней, в притворном изумлении схватившись за голову:

— О небо! Девушка мне доверяет!

Они дружно рассмеялись, и Алан, закрыв дверь, указал ей на стул у стола. Лоррен села и с интересом посмотрела на разложенные перед ней бумаги. Она начала просматривать один из листов, но Алан забрал его.

— Вам нет необходимости это читать, — сказал он.

— Жаль, это очень интересно.

— Здесь много всего интересного, но мы будем работать над вашим материалом, не над моим.

Он взял со стола целую стопку бумаг с записями и перелистал. Лоррен несколько минут с интересом наблюдала за ним и воинственнее, чем хотела, заявила:

— Я никак не могу понять, почему такой интеллигентный, получивший прекрасное образование человек, как вы, мог опуститься до уровня журналиста?

Он с сожалением посмотрел на нее и холодно сказал:

— Прежде чем мы приступим к нашим делам, мне, похоже, придется прочесть вам лекцию, иначе все это, — он коснулся рукой записей, — будет только пустой и ненужной макулатурой. — Алан сел на стул и положил ногу на ногу. — С вашей одержимой ненавистью к газетам и людям, которые их делают, вы, наверно, считаете, что все редакции нужно в принудительном порядке закрыть, а все газеты запретить?

— Конечно же, нет!

— О! Почему?

Лоррен поколебалась немного, чувствуя себя бездарной и робкой студенткой:

— Я думаю… что они — главный источник, из которого люди узнают о событиях в мире.

— Правильно. Хоть в чем-то мы с вами согласны. Давайте от этого и отталкиваться. В настоящее время даже в демократических странах закулисные политические интриги не выносятся на свет, но знать о них людям необходимо в их же интересах. Поэтому их надо сделать достоянием общественности. Согласны? — Она кивнула. — И вы должны признать, что именно репортер, как сыщик, пытается разнюхать скрытый смысл незначительных на первый взгляд событий.

Алан сделал паузу и выжидательно поднял брови, Лоррен вновь кивнула, и он, удовлетворенный ее реакцией, продолжил:

— Если этому репортеру удастся разоблачить то, что скрывалось властями предержащими, но что простые люди должны знать, он оказывает этим неоценимую услугу обществу. Вы со мной согласны?

— Полностью.

— Отлично! Теперь скажите мне, все люди обучаются и воспитываются по одним стандартам?

— Конечно, нет!

— Основная функция газет — передача информации, значит, журналисты должны писать так, чтобы как можно большее число людей понимали, о чем они говорят. — Лоррен согласно кивнула. — Мы не можем быть снисходительными: если газеты не будут писать доходчиво и просто, их не станут покупать, потому что люди ничего не поймут в них. Поэтому мы должны излагать материал предельно кратко, при этом не теряя качества языка, чтобы девять из десяти читателей поняли, о чем мы пытаемся им рассказать.