Ирвин делал ставку еще и на то, что комиссия не была единственной в колонии. Наряду с ней должен был функционировать индийский комитет сэра Санкарана Нэра, состоящий из представителей Государственного совета Индии. Была и другая великодушная уступка: индийским экспертам также доверялось давать консультации назначенной комиссии, правда, без права голоса в решающем отчете.

Не без оснований вице-король Ирвин был убежден, что Индия просто не готова к тому, чтобы перейти на рельсы самоуправления. Раз за разом он подчеркивал это в своих выступлениях, напоминая о религиозной вражде, внутренних раздорах и намекая на то, что покуда коренное население будет демонстрировать такое поведение, то решать его судьбу будут куда более благоразумные белые господа: «С апреля по июль в прошлом году Калькутта, казалось, находилась под эгидой некоторого злого духа, который так захватил умы людей, что в их безумии они считали себя освобожденными от самых священных ограничений человеческого поведения. Честные граждане уехали за границу, спасая свои жизни от фанатического нападения, но паралич, который настиг коммерческую жизнь большой столицы, был менее серьезен, чем гражданские потери, следовавшие за голым и бессовестным нарушением закона, который по необходимости должен быть подтвержден методами решительными и серьезными. С тех пор мы видели те же самые зловещие влияния в Патне, Равалпинди и многих других местах, были вынуждены наблюдать эту пропасть высвободившихся человеческих страстей, которая слишком часто глубже наносных привычек и закона. Ничто полезное не может цвести во вредной почве, никто не может построить дом, чтобы противостоять ветру, дождю и шторму жизни на гнилом и необоснованном фундаменте»208.

Но чтобы показать определенную лояльность к индусам, Ирвин пригласил к себе группу товарищей во главе с Ганди, которого тогда увидел в первый, но далеко не в последний раз. Они имели обстоятельный разговор. Ганди настаивал на том, что Индия не нуждается в британской опеке. Он говорил, что британский парламент должен дать Индии то, что ей непосредственно нужно, что Индия не будет забывать о чувстве собственного достоинства и т. п. Ирвин счел логику Ганди не слишком последовательной и так описывал отцу свои впечатления: «Я сломал лед и встретился с Ганди. Он действительно интересная индивидуальность. Конечно, его политическое мнение таково, что у Англии и английского Парламента нет морального права быть судьями индийского прогресса, и поскольку они конституционно находятся в положении законодательной власти, они должны поступить, как и в случае Ирландии, признать, что Индия должна получить статус доминиона, и затем встретиться с индийцами и обсудить точные методы и детали, которыми это могло быть достигнуто. Он показался мне особенно далеким от практической политики. Это скорее было похоже на то, будто говоришь с кем-то, кто сошел с другой планеты для краткого визита в две недели и чей разум мыслит принципиально иначе»209.

И Ирвину, и Биркенхеду было ясно, что какой бы комиссия ни была, каковы бы ни были результаты ее работы, все равно найдутся недовольные и в самой Индии, и тем более в Великобритании. Биркенхед за день до оглашения их решения по составу писал: «У меня, конечно, нет заблуждения относительно того, сколько начнется гневных завываний, когда наши предложения будут получены индийской прессой. Но никто не может обвинить нас в том, что мы поверхностно рассмотрели проблему или что мы не исследовали каждую мыслимую альтернативную схему. Ничего не остается, как стоять перед шквалом критики, с которой мы столкнемся с прохладой и самообладанием»210. О составе комиссии было объявлено 8 ноября 1927 г., и это буквально взорвало Индию.

Ранее враждующие лагеря, индуисты и мусульмане, Индийский национальный конгресс и либеральная партия, Мотилал Неру, его сын Джавахарлал и Махатма Ганди, все так или иначе значимые политические силы Индии слились в едином порыве и объявили о том, что будут бойкотировать и саму комиссию, и результаты ее деятельности. Вице-король после отмечал: «Решение исключить индийцев из комиссии, доверив членство в ней двум палатам британского Парламента, было объектом острой критики, и в свете событий, которые следовали за этим, казалось, было ошибкой. Но я сомневаюсь, имело ли на самом деле это столько значения, сколько было в него вложено»211.

Неделю спустя, видя, как протестное движение набирает обороты, Ирвин все еще был уверен в правильности своего решения. Биркенхеду он писал: «Если бы у нас была смешанная комиссия, я все еще думаю, что почти бесспорно в нее не вошли бы ручные индийцы, довольно бесполезные с политической точки зрения, те индийцы, которых Вы бы назначили, стали бы искать путь для подписания отчета, содержащего их общие стремления. Я думаю, что политическая Индия все больше имеет тенденцию восставать против права британцев судить уровень индийского прогресса под экстремистским давлением. Их концепция состоит в том, что Индия имеет врожденное и неоспоримое право на самоуправление, и раз это так, метод его достижения должен быть решен консультациями между равными. Все мы знаем правдивый ответ на это, но мы не должны ожидать, что это будет когда-либо признано действиями или словами любой существенной части политической интеллигенции»212.

Волнение продолжало нарастать. Ирвин решил выдвинуться в Бомбей встречать парламентскую комиссию. Город и окрестные области сильно пострадали от наводнений, недавно прокатившихся по Индии. Население хоть и частично благоговело перед вице-королем, однако уже слышались и недовольные выкрики. Череда посещений, встреч, разговоров с управляющими утомили Ирвина. «Когда это закончится, я хотел бы лечь спать и не просыпаться в течение недели»213, – жаловался он отцу. В итоге в постель его уложила малярия, которой он заразился в Бомбее. Все рождественские каникулы он оставался больным и хромал впоследствии несколько месяцев. Но комиссия должна была приехать в феврале, и нужно было как-то к ней готовиться. Единственное, что успел сделать Ирвин – заручиться надеждой на поддержку одного из мусульманских лидеров —Мухамада Али Джинны.

Ирвин постепенно поправлялся и ждал прибытия комиссии в Бомбее. Дороти оставила его, чтобы вернуться в Йоркшир и провести время с детьми, подальше от индийского недовольства, малярии и подобной экзотики. Вице-король угрюмо наблюдал, как на улицах то тут, то там появляются плакаты, требующие предоставить Индии статус доминиона. За день до приезда комиссии Саймона Ирвин пробовал пристыдить индийскую общественность: «Британские государственные деятели со всех сторон во всевозможных терминах заявили, что назначение парламентской комиссии никоим образом не было предназначено оскорбить Индию. Снова и снова это утверждение было повторено, и я спрашиваю вас со всей искренностью, по какому праву лидеры индийского мнения, также ревностно беспокоящиеся о своей добросовестности, как и я, ставят это под сомнение? Почему они позволяют себе подвергнуть сомнению добросовестность и слово другой стороны?»