он свел ее с ума своими нелепыми идеями о том, что у куриц есть друзья, что они танцуют котильон и демонстрируют математические способности. Он нанес ей моральный ущерб, возможно, непоправимый.

По мнению его семьи, бедняге пришлось сломя голову бежать от безумной жены, и это стало для него таким ударом, что он совершенно забросил птицеводство и вернулся к первоначальной профессии. Специализировался на технических характеристиках производства бутылок. Точнее – на конструкционной безопасности популярных контейнеров для джина, водки и слабоалкогольных коктейлей. А еще выпустил линию бутылок для турецкого рома.

* * *

(Так уж сложилось, что о ее намерении уйти он услышал в тот же день, когда узнал про свой рак. Я умираю, – он пришел домой, чтобы сказать ей это. Но она заплакала прежде, чем он успел заговорить. Он это предчувствовал, догадывался, что она собирается с ним расстаться, хотя понятия не имел почему, он уже несколько месяцев не понимал ее и теперь решил: вот скажет ей, что умирает, и между ними, возможно, все наладится, потому что вот насколько плохи были их дела – ему оставалось надеяться лишь на то, что ее удержит рядом с ним смерть, – но она заговорила прежде, чем заговорил он.

На мгновенье ему показалось, она сейчас объявит, что записалась в армию, и тогда он свяжет ее и запрет в чулане. Потом он подумал, сейчас она скажет, что обрела Иисуса и отправляется в миссионерское путешествие. Потом – о благословенная мысль! – решил, что она передумала и все-таки хочет ребенка.

И тут он понял: он не имеет ни малейшего представления о том, что она хочет сказать. Он больше совсем ее не знает.

Все это произошло примерно за три секунды, потому что едва она предупредила, что ей нужно ему кое-что сказать, он попросил: “Не надо. Я не хочу это слышать”, потому что каким-то образом все-таки почувствовал, что она собирается сказать: “Я ухожу”, а если она этого не скажет, то она этого и не сделает. Ведь как можно от кого-то уйти, не сказав ему об этом? Он ошибался. Конечно, самое трудное, когда уходишь, – сказать об этом. И как он раньше не догадался? А если она промолчит, он, наверное, сумеет рассказать ей про рак, и тогда она не уйдет. Как же можно от кого-то уйти, если он умирает?

Но он так и не смог рассказать ей про рак, потому что было бы невыносимо знать, что она не ушла только из-за этого. И вот они сидели в тишине, она немного всплакнула. А на следующий день ушла. Как-то не подвернулось момента сказать ей, что, возможно, он умрет прежде, чем она вернется.

Так уж сложилось, что на самом деле он не умирал. Ошибка в диагнозе. Это же надо – получить ошибочный онкологический диагноз в тот самый день, когда твоя жена – единственная женщина, которую ты когда-либо любил, – решит тебя оставить?

В общем, он умирал, а ее рядом не было. Потом, несколько дней спустя, он больше не умирал, но ее рядом все равно не было. Безумный мир.

– Она душевно больна, – сказал его отец.

– Мы все душевно больны, – сказал ее отец.)

* * *

Джонатан Джарман-младший стоял в своей крошечной кухоньке.

Он думал. Она меня больше в это не затянет, ну уж нет.

За дверью околачивался тот невеселый тип с именем как у огородной зелени[7] и еще два человека, они стучались и теперь еще к тому же кричали:

– Мы знаем, что вы тут, Джарман. Мы видели вас из машины.

Джонатан знал, что они видели его из машины. Когда он вернулся домой с работы, они уже поджидали его, набились втроем в старую колымагу, прижались носами к окнам. Он увидел, что они его увидели. И знал, что они сидели там, когда он выходил на пробежку – специально выходил на пробежку, чтобы убедиться в том, что видел. И когда вернулся, они все еще были там. Потом он зашел в дом и стоял в разных частях разных комнат – в “кухоньке”, в “солнечном уголке”, в “полуванной”, во всех своих урезанно-уютных комнатках, – вытирал лицо полотенцем и думал: я не позволю, этого не будет, пока наконец не раздался стук в дверь. Он не стал открывать, просто замер под дверью, ждал и клялся самому себе.

Через дверь до него доносился шепот женщин, которые о чем-то спорили.

– Это кто вообще придумал иметь дело с людьми, которые друг с другом не разговаривают?

– Вообще-то ты, забыла?

– Ты теперь про все будешь так говорить, да? Что это все я придумала?

Дилл перекрикнул их шепот:

– Джарман, мы не уйдем.

Джонатан открыл дверь на три дюйма цепочки и позволил уголку света упасть на пол в прихожей.

– Чего вам надо?

Она уже два года не выходила с ним на связь. Думал, наконец-то избавился от нее, вырвался, убежал. Но вот на пороге стоит ее сообщник, слегка потрепанный и худой. Дилл.

– Джарман, слушай, нам надо перевезти кур.

– Вы не по адресу. Тут ловцов кур[8] нет, ищите их где-нибудь там, под дождем.

– Нам не только ловцы нужны. Нам нужен инженер, – сказал Дилл.

Джонатан вздохнул. Ему ничего не оставалось, кроме как махнуть Диллу и двум женщинам, одетым вроде в какую-то форму, чтобы они входили, и захлопнуть за ними дверь, иначе соседи могут увидеть и рассказать Джой. Как он ей это объяснит? Кто это такие? Свидетели Иеговы? Торговые представители? Он ей немного рассказывал, но на самом деле она не представляла, из какой дыры он выбрался, чтобы до нее дотянуться. Они устроились на диване. Где он видел эту форму?

– Слушайте, – сказал он. – Вы же знаете, что я больше этим не занимаюсь.

– Она считает, что ты сделаешь исключение.

– Передайте моей супруге, что на нее исключения больше не распространяются.

Женщины растерянно заморгали. Она что, прислала их сюда и даже ничего не рассказала?

– Аннабел – моя жена, – пояснил он.

– Бывшая, – уточнил Дилл. – Они в разводе.

На лицах обеих выразилось изумление, но они быстро взяли себя в руки.

– Какая разница? – спросила красивая – красивая настолько, что ей бы по телевизору выступать. – Речь идет о крупном изъятии.

– Тебе хотя бы восемнадцать есть? – поинтересовался он. – Во что она тебя втянула?

– Спросите лучше, во что я ее втянула!

– Еще хуже.

Тут вмешался Дилл:

– Слушай, Джарман, что до меня, то я бы с радостью никогда больше не видел твоей самодовольной рожи, и ты это знаешь. Но