— Есть некий Сон Хасоп — куратор в общежитии, глухой, но говорить может. Я уже упоминал о нем. Это тот человек, что помог Ёнду заявить в полицию. У ворот интерната он устроил одиночную забастовку, я вручил ему твою визитку. Ты слушаешь меня?

— Ага.

— Если обратится к тебе, пожалуйста, проконсультируй его. Кстати, Ёнду и Юри я кое-как прикрыл, но, чую, в скором времени они устроят переполох Послушай, что с тобой? Ты что, плачешь?

— Инхо!.. — еле слышно позвала она его по имени. И почувствовала, как он замер по ту сторону трубки. — Я, конечно, подозревала, что не все в нашей стране замечательно, однако не думала, что настолько плохо. Нам предстоит ужасно тяжелая битва. Отдел образования, мэрия — все завязано в один клубок: муджинская старшая школа, начальная школа, родной племянник жены, или чья-то женушка, или же церковь Великой Славы… Инхо! Представь себе, сорок миллиардов вон! Сорок! Эти сволочи доят с нас налоги и потом на эти деньги такое вытворяют. Наш сотрудник был с ходатайством в городской думе — они там должны отслеживать использование дотаций. Но и он вернулся несолоно хлебавши. Говорит, на некоторых депутатов заведены дела по подозрению в сексуальных домогательствах и даже изнасиловании, один так вообще обвиняется в сексуальных преследованиях лифтерши, представляешь? Комедия, да и только… И в таких условиях мы растим и выпускаем в жизнь наших дочерей? В этой стране сексуально озабоченных, а?

Туман рассеялся, однако улицы по-прежнему утопали в белесоватой мгле. Проморгаться не получалось: все вокруг выглядело нечетким, словно через тонкую пленку. Муджинский туман, напоминающий растрепанные волосы призрака, заставлял человека страстно призывать солнце и ветер в надежде избавиться от него.

Со Юджин растила своих двоих детей одна, но никогда не чувствовала себя одинокой. Молила, чтобы сегодня ночью ребенок не болел; надеялась, что она завтра не задолжает за квартиру и сможет оплатить коммунальные расходы… И радовалась тому, что раз в месяц может выбраться с ребятишками в ресторан и полакомиться жареными свиными ребрышками. А когда могла позволить дополнительную порцию, вообще чувствовала себя богачкой. Юджин уже давно решила для себя, что даст волю мыслям об одиночестве, когда подрастут дети и ничто не будет утро жать жизни младшей, у которой был врожденный порок сердца. Но в эти минуты, когда в открытое окно задувал влажный ветер и впивался в лицо бесчисленными колючками, ее обжигало ужасным одиночеством.

Директор центра помощи жертвам сексуального насилия сказала ей вчера по телефону, всхлипывая в трубку:

— Я сводила Юри в гинекологию. Ее осмотрели и выдали мне заключение врача. Разрыв девственной плевы, серьезные повреждения наружных половых органов, незаживающие рваные раны; все вместе вызвало нагноение, отчего по ночам она не может уснуть… Знаете, госпожа Со, мне в голову пришло, что, если бы Юри не была умственно отсталой, она бы этого не вытерпела. Вы так не думаете? Так что, возможно, это даже и к лучшему…

Она безотчетно еще сильнее вдавила педаль газа. Тростник, покрывающий бухту насколько хватало глаз, словно истерзанный клыками отступающего тумана, съежился и потемнел. Ясное море под синевой неба — существовало ли это когда-то?

Она узнала, что беременна младшей дочкой, Ханыль, уже после того, как они с мужем разошлись; старшая на тот момент была еще совсем малышкой. Миниатюрная, с желтушным лицом, усыпанным темными пигментными пятнами, с израненной душой, она изводилась навязчивыми мыслями о самоубийстве, что посещали ее по нескольку раз на дню. И однажды случилось это. Она зашла в большой книжный магазин и рассматривала книги, когда внезапно почувствовала толчок в животе. Решив, что задела стеллаж, она не обратила на это особого внимания и рассеянно слонялась по магазину, скользя глазами по корешкам. Как вдруг в животе вновь что-то шевельнулось. Остановившись, она потрогала живот. Так Ханыль едва ощутимым сигналом дала знать о своем существовании; так ростки пробиваются сквозь мерзлую землю ранней весной с ее стылым колючим ветром. Тогда, спрятавшись в уголке огромного магазина, она даже всплакнула. И это не были слезы грусти. Или отчаяния. Это были слезы благоговейного трепета, которые настигают любого гордеца, стоит лишь ему перед чем-то огромным и величественным осознать свою малость, ничтожность и бессилие.

Рожала она дома. На больницу денег не было, пришлось пригласить в свою крохотную квартирку повивальную бабку. Ужаснее всего было не само несчастье, что свалилось на нее, а то, что об этом узнают другие. Именно поэтому с грудным ребенком на руках она уехала в провинциальный Муджин и осела тут. Обстоятельства не могли не сказаться на младенце: девочка была крохотной, с голубоватыми губами. Она винила во всем себя, так как во время беременности не могла уделить достаточного внимания собственному здоровью. И однажды ночью, лежа рядом с малышкой, она сказала ей:

— Возможно, мама не сможет баловать тебя принцессиными нарядами. Быть может, у нее не получится купить тебе кроватку с кружевным пологом. И не удастся оставить на память фото всей семьи вместе с папой из парка аттракционов. Ты уж прости… Пожалуйста, прости меня… Но одно мама тебе точно обещает. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы жизнь в этой стране стала лучше к тому времени, когда вы, мои любимые дочки, станете взрослыми! Я добьюсь, чтобы вы, будущие женщины, могли шагать по жизни, уверенно расправив плечи. Верьте мне, ваша мама в лепешку расшибется, лишь бы этот мир стал лучше, хоть на чуть-чуть, на капельку, и люди могли жить по-человечески…

Ее мысли прервал очередной телефонный звонок. Звонили из офиса. Туман оставлял на стекле липкие капли, и, включив дворники и переждав несколько секунд, она наконец подняла трубку. Послышался голос сотрудника центра:

— Алло! На этот раз хорошая новость! Позвонили из Сеула. Сказали, что сделают спецрепортаж по нашему делу. Продюсеры уже в пути. Срочно возвращайся в офис! Материалы надо довести до ума, а рук не хватает, слышишь? А еще с нами связались из сеульской комиссии по правам человека. Просят отправить дополнительные сведения, чтобы они могли заняться расследованием нашего случая…

Со Юджин резко развернула машину. На дороге со сплошной желтой чертой это было безусловным нарушением. Да и пусть выписывают штраф! Во весь опор она помчалась в офис муджинского правозащитного центра.

Со Юджин набрала Кан Инхо. С сигаретой в зубах он кружил по стадиону, пытаясь унять тревогу после ее давешнего звонка, когда она чуть не плакала в трубку. На этот раз в ее голосе звучали деловитая собранность и решимость:

— Сегодня с сеульской вещательной компании приедет съемочная группа. Наконец-то наша проблема получит огласку. Я чего звоню-то: раз такое дело, то было бы неплохо обнародовать не только преследования сексуального характера, но и факты насилия по отношению к мальчикам, а также проблему скверного питания в интернате. Помнишь, ты говорил, что у тебя в классе есть ученик, которого побили в общежитии? Ты не мог бы прямо сегодня вывести мальчика из интерната?