Каждый раз, когда я перечитываю этот отрывок из текста Оккама, написанного семь веков назад, меня бросает в дрожь. Вера в Бога, возможно, сохранилась[173], однако его номиналистическая, непознаваемая и всемогущая природа не оставляет шанса простым смертным. Это вселяет тревогу даже сегодня, а вообразите, как эти представления воздействовали на людей, еще не оправившихся от удара, нанесенного им беспощадным врагом – бациллой чумы, в которой они усматривали Божью кару. Американский философ и историк Майкл Аллен Гиллеспи в книге «Богословские истоки современности» (The Theological Origins of Modernity), написанной в 2008 году, утверждает, что философия Оккама подготовила почву для Возрождения и Реформации. Знакомство с философией Оккама стало для Европы судьбоносным событием, «перевернувшим все представления о мире».

Человек Возрождения

О новое надменнейшее племя,

Позорящее матери венец![174]

Франческо Петрарка. Сонет 53, строфа 6

Бурные перемены в политической, культурной и общественной жизни Европы, происходившие на протяжении нескольких столетий и ознаменовавшие собой эпоху Возрождения, имели как множество предпосылок, так и последствий. К ним следует отнести сокращение численности рабочей силы вдвое из-за эпидемии чумы, в результате находившиеся в феодальной зависимости крестьяне стали уходить от своих хозяев в поисках более высокой оплаты труда. Феодальный строй чуть было не рухнул, лишившись своей основы – изобильного источника покладистой рабочей силы. Чума повлияла на отношение людей к церкви: выжившие, увидев, что никакие молитвы, исповеди и мессы не помогли остановить катастрофу, стали меньше доверять католической церкви. Европу охватил дух скептицизма. Одним из величайших скептиков Возрождения стал поэт и философ Франческо Петрарка (1304–1374), чье влияние на умы современников было так велико, что его по праву называют отцом философии итальянского Ренессанса – гуманизма.

Петрарка родился в Тоскане, однако его детство и юность прошли в Авиньоне, городе, который примерно в то же время был местом вынужденного пребывания Уильяма Оккама. Как и Оккам, Петрарка обличал продажность и ханжество папской власти. Получив традиционное схоластическое образование, Петрарка тем не менее недолюбливал тяжеловесную логику Аристотеля, отдавая предпочтение простой и лаконичной прозе авторов античного Рима, особенно сочинениям римского юриста, оратора, писателя и дипломата Цицерона (106–43 до н. э.), который первым ввел понятие гуманизм[175] (от лат. humanitas – человеческая природа) применительно к познанию и интеллектуальному развитию, ориентированному на человеческое, а не божественное. Петрарка много путешествовал по Европе и провел несколько лет во Флоренции, где вполне мог оказаться одним из «свирепых псов» из сна Ландини, учитывая его критику схоластических догм. Хотя сам Петрарка никогда не упоминает имя Оккама, он не мог не знать об ученом монахе из Англии, который наделал столько шуму в его родном городе.

Истоки гуманизма Петрарки до сих пор вызывают споры, однако некоторые ученые считают, что он сформировался благодаря явлению, которое Гиллеспи называет «непознаваемым Богом номинализма»[176]. Вслед за номиналистами Петрарка отрицает философский реализм и существование универсалий. Он убежден в том, что Бог всемогущ и воля его непознаваема. В сочинении «О невежестве своем собственном и многих других людей» (De sui ipsius et multorum ignorantia) он утверждает, что «в этой жизни невозможно постичь Бога во всей его полноте» и что «все, созданное природой, создано в борьбе и ненависти»[177]. Коль скоро человек не может постичь замысел Творца, полагает Петрарка, он должен уверовать в свои творческие силы. Он утверждает: «Нет ничего более достойного восхищения, чем душа, перед величием которой все остальное ничтожно»[178]. По его мнению, человечность не укладывается в рамки универсалий, а потому человек должен сам совершенствовать свою природу, не полагаясь на универсалии философского реализма. Он противопоставляет номиналистическому пониманию Бога гуманизм личности и призывает своих собратьев отказаться от безнадежных поисков своего божественного предназначения и обрести человечность, познав себя. Для Петрарки познание себя и творческое воображение способны приблизить человека к божественному состоянию. Это звучит в его вопросе: «На что же направлены не надежды, но устремления человека, как не на то, чтобы стать равным Богу?»[179]

Американский историк искусства и специалист по культуре Возрождения Чарльз Тринкаус (1911–1999) усматривает влияние Оккама в поэзии Петрарки[180]. Он полагает, что Петрарка смог открыть абсолютно новый мир свободной поэтической метафоры, воспользовавшись тем, что номинализм освободил слова от пут реализма Платона. Американский литературный критик Холли Уоллес Бушер[181], продолжая эту тему, утверждает, что если у поэтов Средневековья, в частности у Данте, существует «прямое и понятное соответствие слова образу, установленному божественным порядком», то номинализм Оккама пошатнул эту крепкую связь. Отныне поэты вольны вкладывать в слова любой смысл, а в постмодернизме это право принадлежит читателю[182]. Так, в «Декамероне» Джованни Боккаччо, написанном спустя всего лишь тридцать лет после смерти Данте, автор, пользуясь простыми словами, не обремененными символическим или божественным смыслом, создает живой и натуралистичный язык, который больше подходит для описания обычных людей, занятых повседневными делами: его персонажи готовят пищу, едят, пьют, болтают, предаются любовным утехам и строят друг другу козни. Образность, без которой современный человек не представляет себе поэзию, появилась только тогда, когда слова освободились от символических смыслов, навязанных им философией реализма:

Смотри, любовь моя, —

Завистливым лучом уж на востоке

Заря завесу облак прорезает.

Ночь тушит свечи: радостное утро

На цыпочки встает на горных кручах[183].

Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта. Акт 3. Сцена 5

Номинализм Уильяма Оккама оказал влияние не только на творчество Франческо Ландини. Австрийский историк искусства Макс Дворжак (1874–1921) в книге «История искусства как история духа»[184] пишет, что благодаря номинализму Оккама произошел переход от традиций, сложившихся в искусстве Византии, средневековой Европы и исламского мира[185] под влиянием философского реализма, который предписывал искусству божественный взгляд на мир, к натурализму, характерному для современности. На смену архетипическим образам в искусстве пришли живые люди, а кролик на картине наконец перестал быть символом, а стал просто кроликом.

Безусловно, перемены в искусстве произошли не сразу. Символизм, аллегория и архетипы продолжали существовать в европейском искусстве на протяжении нескольких веков наряду с натуралистическими тенденциями. Однако поздний символизм представляет собой скорее тайный код, понятный художнику и искушенному зрителю, нежели попытку художника передать божественное послание. Немецкий и венгерский историк искусства Арнольд Хаузер (1892–1978)[186] в книге «Социальная история искусства» (Sozialgeschichte der Kunst), вышедшей в 1951 году, пишет: «Философский реализм воплощает статичную и консервативную модель отношений… [в то время как] номинализм, утверждающий право на существование для каждого, соответствует такому укладу жизни, в