Вериных проблем, от возможных ее переживаний, от ее неустроенного и тревожного мира одинокой женщины.

– Поговорим откровенно? – сделал он еще одну попытку пробить брешь отчуждения.

– А зачем, Станислав? – вдруг произнесла она, устало и серьезно.

– Для меня это важно. Очень.

– Ну хорошо…

– Как ты ко мне относишься? – напряженным голосом спросил он и замер в ожидании.

Она задумалась на пару мгновений:

– С симпатией.

– Можно это чувство назвать любовью?

– Пожалуй, дружеской привязанностью было бы вернее…

– Мы великолепно подходим физически – чего тебе недостает?.

– Че-ло-ве-ка! – внятно произнесла она, и ее губы искривила ирония.

– Мне пора!

Он вскочил, еле сдерживая вдруг охватившее его бешенство. Федор!.. Мысленно твердил он. Только Блаженный Федор со своими божьими коровками может меня понять!..

– Ты сегодня какой-то странный… – заметила Вера, следуя за ним в прихожую.

– Я? – рассеянно отозвался Тропотун. – Возможно…

Коснувшись ее щеки холодными губами, он взялся за ребристую ручку замка – и тотчас забыл о Вере. Какой же у него адрес?.. Бормотал он, сбегая по лестнице. Что-то такое простое, двойное… Ну да – восемнадцать-восемнадцать!..

Йог под пальмами

– Ты… пришел… – Федор тихо улыбался. – Проходи…

Станислав Сергеич захлопнул дверь и двинулся за Федором. по темному коридору полногабаритной малоухоженной квартиры.

В довольно светлой, с высоким потолком, комнате, куда они вошли, находился минимум вещей: лоснившийся от времени диван, светлый письменный стол производства пятидесятых годов, обшарпанный, с обтянутой черным дерматином столешницей, и единственный сравнительно новый стул с мягким сиденьем. Практически все пространство стен было закрыто самодельными стеллажами, тесно заставленными разномастными и разновозрастными книгами и переплетенными рукописями. Открытая рукопись лежала на столе, вероятно, Федор читал.

– Садись на диван, я тут, на стуле, пристроюсь… – кивнул хозяин, разворачивая стул к гостю.

Станислав Сергеич послушно сел и поставил возле ног дипломат. Сегодня Федор вовсе не напоминал ему завзятого пьянчужку, его гладковыбритое лицо выглядело свежим и разглаженным. Мысли Тропотуна разбредались, он был растерян и не знал, как объяснить бывшему сокурснику свой визит.

Уловивший его состояние Федор пришел на подмогу:

– А я тебя ждал… – сказал он. – Не веришь?.. – его глубоко ушедшие в глазницы серые глаза светились мягким светом. – Ну, не в точности сегодня – но ждал… – он – положил на колени руки и вопросительно посмотрел на выбитого из колеи однокурсника.

Станислав Сергеич молчал.

– Сон мне привиделся… Глупый такой сон! – Федор усмехнулся. – Будто я на ипподроме. Народищу тьма. Бега в разгаре. И дух стоит крепкий, лошадиного пота, навоза. А я – консультант по определению рыси. – Он засмеялся: – Я – консультант!.. Но, главное, и во сне знаю, что я в этом деле ни бум-бум! А деваться некуда. Ну, думаю, влип ты, Федор… И исподтишка этих помешанных лошадников разглядываю – ведь догадаются, что я в лошадях ни черта, быть мне биту! Ладно, наступает кульминационный момент. По полю ипподрома скачет запряженный в дрожки черный жеребец с развевающейся гривой. Тут-то на меня лошадники накинулись: что это за рысь?.. Видно заподозрили, что я ни бельмеса. Я тогда зажмурился и бухнул – тропот. Они сразу отвалились от меня и загомонили уважительно: тропот-тро-пот-тропот… И здесь я проснулся…

– А я вчера в церкви был, – сказал Тропотун, отводя глаза. – Шел мимо – и завернул. Поют хорошо…

– Да… поют хорошо…

Станислав Сергеич поднялся с дивана и, избегая встречаться глазами с хозяином дома, подошел к стеллажам.

– О, сколько духовной литературы!

– Питаю слабость…

– Тогда я пришел по адресу, – с легкой самоиронией произнес Тропотун.

– Надеюсь, – серьезно сказал Федор.

– О чем я?.. – Станислав Сергеич потер лоб. – Да… Я тут случайно узнал – срок мой приближается!.. – Он хмыкнул, растерянно и с бравадой. – И вдруг оказалось – поговорить-то мне не с кем! – и он посмотрел на Федора с удивлением.

Тот ответил ему взглядом, в котором читалось глубокое сочувствие.

– Ты как, исповеди принимаешь? – Станислав Сергеич все еще пытался иронизировать.

Федор, кажется, прочел творящийся в его душе сумбур, потому что едва приметно улыбнулся и негромко, проникновенно заговорил, упираясь руками в колени и подавшись вперед:

– Тебе трудно, понимаю… Нелегко переступать через собственное «я»!.. Ты помнишь, что меня отчислили с четвертого курса?

Станислав Сергеич утвердительно кивнул.

– Тогда меня взяли в армию. Я отслужил свое, восстановился и закончил наш институт. Да-да! Потом работал в НИИ, женился, подрабатывал в свободное время и даже купил машину… – Он усмехнулся криво: – Накопил – и машину купил! И все-то шло у меня гладко и усредненно… Но – как бы объяснить? – задыхаться я стал, через что-то в себе живое переступал. Начал тогда помаленьку книги разные о смысле жизни отыскивать, но к настоящему пониманию готов еще не был… А потом… потом я насмерть задавил ребенка. Восьмилетнюю девочку Надю. Она выскочила из-за троллейбуса – и прямо под колеса угодила. Я даже тормознуть не успел, так все быстро произошло. Дальше – известное дело… Адвокат у меня был хороший, да и трезвым я ехал, как стеклышко…

– Это в суде главное – хороший адвокат! – заинтересованно сказал Тропотун.

– Вот и я так думал… – странно усмехнулся Федор. – Суетился, всякие справки с работы собирал, характеристики положительные – лишь бы карьерки своей не подпортить! Ну, потом суд – и меня оправдали…

– И правильно! Ты не виноват. Родители, школа не научили девчонку улицу переходить!

– Оно вроде бы так… Да не так!., из суда я на крыльях вылетел – жена обнимает, плачет, сотрудники поздравляют… А потом нас осталось двое: я и моя совесть. И в глазах собственной совести я оставался убийцей. Пусть даже нечаянным – но убийцей… Знаешь ли ты, что есть угрызения совести?! Когда и день, и ночь твою душу грызет, терзает, мучает одно и то же воспоминание, один навязчивый образ?.. Я вез ее в больницу – а у нее головенка болтается, из стороны в сторону, из стороны в сторону…

– Не понимаю тебя! – Раздраженно сказал Тропотун. – Ты же совершенно невиновен!

– Перед законом. А совесть?..

– При чем тут совесть? – и Станислав Сергеич в недоумении пожал плечами.

Федор посмотрел на него очень внимательно и улыбнулся с каким-то неопределенным выражением.

– Вина была не вне, а внутри меня, – тихо сказал он. – И это было так мучительно, что я наконец не выдержал. Выскочил однажды ночью из дому – и пошел куда глаза глядят. Темно, безлунно, травой пахнет… Каким-то образом я вышел на мост через Обь. Облокотился на перила, смотрю вниз – вода масляно поблескивает, всплески слышно – и будто тянет меня вниз. Все, думаю, пришел конец моим мукам!.. Запрыгнул я