Конечно же, она понимала, насколько опасно было позволить себе увидеть в Лоре своего рода замену Анджеле. В определенном смысле они были очень похожи: обе веселые, добрые и отзывчивые. Как в Анджеле, так и в Лоре Айрин больше всего ценила то, что они не мучились сомнениями. Лора просто не допускала, что Айрин не освоит новое мобильное приложение на смартфоне, а Анджела не допускала, что она останется равнодушной к творчеству Салли Руни. Ни та ни другая не сомневались, что Айрин посмеется над грязной шуткой (она бы точно посмеялась, если бы шутка оказалась смешной). Они не считали ее физически беспомощной, ограниченной или утратившей интерес к окружающему миру. В отличие от Карлы, не видели в ней зануду и старую дуру.

Айрин было восемьдесят, но она не чувствовала себя восьмидесятилетней. Не только потому, что, несмотря на растяжение лодыжки, оставалась энергичной и подтянутой женщиной, а потому, что чувствовать себя на восемьдесят просто невозможно. Никто не чувствует себя восьмидесятилетним. Размышляя об этом, Айрин пришла к выводу, что ощущает себя лет на тридцать пять. Может, сорок. Это хороший возраст, не так ли? К этому времени вы уже четко знаете, что представляете собой. Вы уже утратили взбалмошность или неуверенность, но еще не успели ожесточиться и озлобиться.

Но все дело в том, что вы ощущаете себя определенным образом внутри, и, хотя люди, которые знают вас всю жизнь, могут по-прежнему видеть вас именно такой, новых знакомых, способных воспринимать вас не как набор возрастных недугов, оказывается крайне мало.

А в окружении Айрин почти не осталось людей, которые знали ее всю жизнь. Почти все ее старые друзья, ее и Уильяма, уже давно уехали из города, поближе к детям или внукам. Тогда это не особенно беспокоило Айрин, потому что, пока был жив Уильям, она не чувствовала себя хоть сколько-нибудь одинокой. А потом в одно солнечное мартовское утро шесть лет назад Уильям отправился за газетой, но домой так и не вернулся, скоропостижно скончавшись у газетного киоска от сердечного приступа. Айрин всегда считала, что он силен как бык и будет жить вечно. Сначала она думала, что сама умрет от шока, но шок прошел, уступив место горю и скорби, что оказалось еще тяжелее.

Хлопнула дверь, и Айрин от неожиданности вздрогнула. Соседняя дверь. Айрин хорошо знала этот звук. Она с трудом поднялась на ноги и, подавшись вперед, посмотрела в окно, но никого там не увидела. Наверное, Карла опять занимается неизвестно чем. Анджела умерла два месяца назад, а Карла по-прежнему изо дня в день приходила в ее дом «разбирать вещи», хотя Айрин при всем желании не могла себе представить, что там было разбирать: вещей у Анджелы было очень мало. Карла и Анджела родились в богатой семье, и деньги у них были. Карле, похоже, удалось не растратить большую часть своих, а у Анджелы кроме дома ничего не осталось. Она жила на скудный заработок внештатного редактора и копирайтера. Ребенка родила рано от преподавателя университета, в котором училась. Роман оказался неудачным, беременность неожиданной, а жизнь Анджелы исковерканной. Айрин знала, как нелегко ей пришлось, каких усилий стоило сводить концы с концами, растить сына и бороться со всеми своими демонами.

Считается, что без детей жизнь не может быть полной, но это не так. Айрин с Уильямом хотели детей, но завести их у них так и не получилось. Однако жизнь, которую она прожила, была счастливой. Любящий муж, работа в приемной стоматолога, которая понравилась ей больше, чем она ожидала, волонтерство в Красном Кресте. Походы в театр, отдых в Италии. Чем это плохо? Но, если честно, ей не хотелось подводить под всем этим черту. И, что бы ни думали люди, она продолжала строить планы на будущее и не считала, что находится на пороге смерти. Она хотела посетить виллу Чимброне в курортном городе Равелло и Позитано, где снимали «Талантливого мистера Рипли». Ах да, еще и Помпеи!

Айрин прочитала в одной газетной статье, что самые счастливые люди на земле — это незамужние бездетные женщины. Она понимала почему: это и свобода, и отсутствие ответственности перед кем бы то ни было, и возможность жить так, как нравится. А если кого-то полюбишь, уже никогда не сможешь быть по-настоящему свободным, разве не так? Тогда уже будет слишком поздно.

После смерти Уильяма Айрин впала в одно из своих «настроений». Теперь это называли депрессией, хотя в дни ее молодости это было просто «плохим настроением». Анджела называла его «тоской собачьей». Айрин и в молодости время от времени впадала в тоску. Иногда приступ загонял ее в постель, а иногда приходилось маяться на ногах. Тоска накатывала внезапно. Иногда ее причина была понятна (как последний, третий выкидыш Айрин), а иногда она наваливалась неожиданно, в самые хорошие дни. Айрин всегда держалась, никогда не теряла себя благодаря Уильяму. Он всегда ее спасал. А потом, когда Уильяма не стало, в ее жизнь чудесным образом вошла Анджела.

В 2012 году, когда умер Уильям, Рождество подкралось незаметно. Каким-то образом появление на полках магазинов рождественских украшений и угощений прошло мимо Айрин, она не слышала звучавшей повсюду назойливой рождественской музыки, а потом вдруг на улице стало очень холодно, наступил декабрь, и прохожие на улице несли елки.

Получив приглашения приехать на Рождество — одно от своей подруги Джен, приехавшей с мужем в Эдинбург, а другое — от едва знакомого двоюродного брата, который — подумать только! — жил в Бирмингеме, Айрин отклонила их, почти не раздумывая. Она объяснила это опасением, что вряд ли выдержит рождественское путешествие, что было чистой правдой, хотя настоящая причина, по какой она хотела остаться дома, заключалась в другом. Если она проведет Рождество в этом году не одна, то первым годом без Уильяма станет следующий или год после него. Но теперь до конца ее жизни все рождественские праздники будут проходить без Уильяма, так что лучше начать привыкать к этому сразу.

Анджела, относившаяся к подобным вещам с пониманием, сказала, что Айрин следует заглянуть к ней хотя бы в канун Рождества.

— Мы с Дэниелом купим еду в «Дели-гриль», — сказала она, — вкуснейшие отбивные из баранины. Не хочешь составить нам компанию?

Айрин поблагодарила, сказав, что это звучит очень заманчиво. Днем двадцать четвертого она вышла, чтобы сделать прическу и накрасить ногти, а также купить небольшие подарки: экземпляр «Зайца с янтарными глазами» Эдмунда де Вааля для Анджелы и карту на покупку художественных принадлежностей для Дэниела.

Вернувшись домой, она едва успела положить вещи, как услышала очень странный звук, похожий на стон или даже мычание. Этот удивительный животный звук резко оборвал другой — словно разбилось стекло или фарфор. Затем послышался крик:

— Видеть тебя не могу! Всего четыре часа дня, а ты посмотри на себя! Просто посмотри на себя! Господи! — Голос Дэниела был высоким и сдавленным, каким говорят люди, доведенные до белого каления.

Голос Анджелы был голосом человека, уже перешедшего эту черту.

— Убирайся! — кричала она. — Вон отсюда… ублюдок! Боже, как же мне жаль…

— Чего? Чего тебе жаль? Не стесняйся! Скажи! Чего тебе жаль?!