Хук тяжело посмотрел на нее, блеснул глазами, но все же сумел превозмочь себя. Он замолчал, с ненавистью глядя на Романа. Кулаки его конвульсивно сжимались, словно он силился порвать веревку. Не было сомнений в том, что, будь он развязан, он немедленно разобрался бы с этим русским, устроившим им ловушку.

– Капитан Морозов в таком же положении, что и мы, – продолжила Эдвардс. – Я думаю, сержант, ваши обвинения беспочвенны.

Роман расценил ее слова как благодарность за то, что он спас ее от побоев в пещере. Конечно, прямо она спасибо не скажет, поскольку, будучи дамой в высшей степени эмансипированной, должна считать его благородное вмешательство совершенно излишним и даже вредным. Ведь оно ставило под сомнение ее равноправие с исконным врагом – мужчиной. Однако по-человечески что-то наподобие признательности должно было шевельнуться в ее суровой душе. Иначе «капитан Морозофф» ничего не понимал в женщинах.

– Но все-таки, – возобновил разговор Роман, – вы должны признать, капитан, что мое предположение было верным?

– Вы о чем? – спросила Эдвардс, слегка меняя позу.

– Ведь кяризы у высохшей реки действительно оказались обитаемыми. И вы сами видели, что боевики пользуются ими так же свободно, как в цивилизованных странах обычно пользуются тоннелями метро.

– Не считайте, капитан, что вы открыли Америку, – чуть усмехнувшись, ответила Эдвардс. – Роль кяризов известна еще с незапамятных времен. Наверное, древние афганские племена совершали из них набеги на войска Александра Македонского. Просто в данном случае мы посчитали, что они находятся слишком далеко от дороги, и не взяли их в разработку. Ваши расчеты оказались точнее, только и всего.

Роману не понравилась интонация, с которой говорила Эдвардс. Что-то она от него скрывала, но что?

– И зачем надо было столько шляться под землей? – снова завелся Хук. – Я ведь предлагал уйти. Так нет, надо вам было лазить в этих катакомбах! Как будто клад там хотели найти. Я чуял: случится что-то нехорошее. Не зря сердце ныло… Говорил: давайте уйдем. Завтра там все бы прочесали вдоль и поперек, и не лежали бы мы сейчас в этом вонючем сарае. Чертовы идиоты, не надо было вас слушать!

– Сержант! – возмутилась Эдвардс.

– Да идите вы к черту! – рявкнул на нее Хук. – Тоже спелись, голубки… Капитаны, мать вашу! Он ведь русский, значит, хотел нашей погибели! Он нарочно повел нас в эти колодцы, чтобы сдать бандитам. А вы – полная дура, если этого не понимаете!

– Как вы смеете! Я доложу командованию о вашем возмутительном поведении.

– Нашла чем испугать?! – оскалил зубы Хук. – Да из нас скоро кишки начнут выпускать, это понятно? Все, игры закончились! И кому вы что доложите?!

Он кричал одним сипом, надувая толстую шею. Лицо побагровело, глаза выпучились и потеряли всякое выражение.

– Пока что из нас ничего не выпускают, – твердо сказала Эдвардс. – И я приказываю вам взять себя в руки и не забывать, что вы военнослужащий вооруженных сил Великобритании. То, что мы оказались в плену, еще не значит, что следует распускаться и терять человеческий облик. Нам всем нелегко, поэтому прошу вас проявить хоть каплю мужества.

Ее энергичная речь прозвучала звонко и в высшей степени прочувствованно. Роман не без удивления глянул на суховатую англичанку. От страха ее так разобрало, что ли?

Нет, непохоже. Скорее всего, решил Роман, ей стало стыдно за соотечественника. В пещере он повел себя, мягко говоря, как последний трус. Вместо того, чтобы применить автомат по его прямому назначению, поспешил избавиться от него как можно быстрее. Ну да, было понятно, что сопротивление бесполезно и любая попытка его оказать закончится немедленной смертью. Но все-таки он – солдат, его основное предназначение воевать и, если потребуется, с готовностью умереть без страха и упрека. Но что-то Хук этой готовностью не порадовал. Напротив, всячески стремился к тому, чтобы от своих обязанностей отвертеться и жизнь свою драгоценную спасти. Винить его за это было трудно, всякая живая тварь более всего желает жить, не считаясь ни с чем и ни с кем. Однако щелкнуть сержанта по носу, чтобы не зарывался и не превращался в мокрицу, не мешало бы, и капитан Эдвардс не преминула этого сделать, благо чин и характер тому соответствовали.

После ее слов Хук замолчал, катая желваки под кожей. То ли что-то дошло, то ли задумался над тем, как преподнесет его поведение Эдвардс, если им посчастливится когда-нибудь оказаться на воле. Моральные терзания ему вряд ли был ведомы, но вот перспектива понести дисциплинарное наказание могла оказать должное воздействие на его солдафонскую психику. Поэтому он волей-неволей прервал поток обвинений и глянул на Эдвардс более осмысленно.

– Извините, капитан, – пробормотал он минуту спустя. – Нервы, знаете…

– Ничего, сержант, – откликнулась Эдвардс. – Вы просто устали. Постарайтесь уснуть. Это восстановит ваши силы.

Хук послушно кивнул и закрыл глаза, как бы пытаясь и в самом деле подремать. Но Роман видел, как бьется жилка на его шее, и понимал, что ему сейчас совсем не до сна.

Впрочем, Эдвардс выглядела очень довольной, а стало быть, хоть кому-то ее речь принесла видимую пользу.

Вдруг послышались громкие голоса. Дверь сарая распахнулись, в нее вошли несколько человек.

Роман узнал в одном из впереди стоящих своего спасителя, который своевременным вмешательством не дал перерезать ему горло.

Но первым выступал рослый пожилой мужчина, носивший отпечаток начальственности. Одет он был в богатый национальный костюм, в руке держал четки из лазурита, которые неспешно перебирал указательным и большим пальцами. Его черные, как смоль, глаза под надвинутой на лоб нуристанкой оглядывали пленников с презрительным вниманием.

С обеих сторон теснились боевики разного возраста, все без исключения вооруженные до зубов.

Только лишь свет из двери пал на лица пленников, как один из боевиков, молодой парнишка, почти мальчик, вдруг шагнул вперед и отчаянно закричал, указывая пальцем на Хука.

«Он был там! – перевел про себя его вопль Роман. – Он был там!»

Тяжелое, обрюзгшее от переживаний лицо Хука залила синюшная бледность. Он не понимал, о чем идет речь, но взволнованный тон паренька и направленный на него палец ясно говорили о том, что его в чем-то обвиняют.

– Ты точно помнишь этого человека? – строго спросил парнишку начальственный человек.

– Я очень хорошо его помню, Али-хан, – закивал тот. – Это он и его люди расстреливали наш кишлак. А этот – он убил дядю Саида и его сына. Я сидел под амбаром и видел все. Это он, он!

Хук затрясся всем телом.

– Что он говорит? Что он говорит? Русский, – дико зыркнул он на Романа, – почему этот мальчик тычет в меня пальцем?!

Роман отвел глаза, боясь, что Хук прочитает в них свой приговор.

– А эти?

Али-хан, не обращая внимания на бьющегося в истерике Хука, кивнул на Эдвардс и Романа. Обвинитель начал пристально вглядываться в их лица, и Роман испытал не самые лучшие мгновения в своей жизни.