«при умелом руководстве, внимательном отношении к ней и целесообразном политическом использовании может сыграть роль серьезного орудия»[450].

Среди учительства выделяли активно религиозных и пассивно религиозных, скрывающих свою веру и не ведущих религиозной пропаганды. Последних было не мало. Ставка делалась на их «перевоспитание». А.А. Коростелев говорил на VII съезде рабпроса: «Мы должны всю силу нашего авторитета, все наше умение, всю нашу энергию употребить на то, чтобы товарищей, которые еще заражены религиозными предрассудками, перевоспитать»[451]. В резолюции съезда указывалось, что «работники просвещения… должны помочь группам членов союза, не изжившим религиозные настроения, освободиться от них»[452].

Воспитательные меры не относились к учителям, открыто исполняющим обряды. «Профсоюз не будет защищать учителей-мракобесов, – заявил А.А. Коростелев на Московской губернской конференции просвещенцев в декабре 1928 г. – ОНО должны принять против них соответствующие меры»[453]. Он же в статье для сборника «Просвещенец на антирелигиозном фронте» писал: «Задача Союза рабпроса в данное время – сосредоточить больше внимания и поднять больше свою активность в области антирелигиозной борьбы, прежде всего в своих собственных рядах (врачу, исцелися сам). Терпимое иногда отношение со стороны просвещенцев: выполнение ими обрядов, замалчивание и замазывание вопросов борьбы с религией, недооценка того зла, которое приносит такая пассивность и попустительство, – не может допускаться больше»[454].

В этой связи предполагалось скорректировать устав Союза рабпроса. На заседании президиума ЦКпроса 25 июля 1929 г. развернулась небольшая дискуссия: нужно ли изменять устав союза? «Устав необходимо уточнить: нет места тем, кто за активную религиозную работу (в сектах, в церковных советах)», – предлагал Ахрамович. Мехоношина отметила, что и действующий устав позволяет «удалить из союза злостный элемент». Президиум ЦКпроса решил провести широкую разъяснительную работу «для выявления политического смысла устава Союза»[455].

Руководство Наркомпроса РСФСР опасалось огульной зачистки учителей и поддерживало увольнение только явно религиозных педагогов. Предложение, высказанное на совещании инспекторов школьного отдела Главсоцвоса 20 декабря 1928 г., «убрать» религиозных учителей, так как «теперь есть, кем их заменить», вызвало возражения М.М. Пистрака и М.С. Эпштейна[456]. «Перебороть административным путем религиозность учительства невозможно, – возражал Пистрак, – некем их заменить, другие, новые будут не лучше. Явно и активно религиозных учителей, конечно, надо сменить, да они уже смещены и смещаются»[457]. Пистрака поддерживал Эпштейн: «…что касается лозунга “выкидывать религиозного учителя из школы”, то это создаст катастрофу. На религиозных учителей не административно надо действовать, а через общественные организации. Конечно, активно религиозных следует устранить. Необходимо так повести дело, чтобы сама учительская общественность не терпела в своей среде религиозных учителей»[458].

Этот вопрос М.С. Эпштейн затронул и на совещании заведующих крайоно, состоявшемся 15–20 февраля 1929 г. «Бросьте только лозунг: гоните религиозного учителя из школы, – иронизировал он, – и погонят и религиозного, и безрелигиозного, и антирелигиозного, так погонят, что мое почтение. На этот счет мы в достаточной степени подготовлены. В этом деле на местах наши работники руку набили в достаточной степени»[459]. Заместитель наркома просвещения РСФСР В.Н. Яковлева также призывала «повести самую решительную борьбу с таким примитивным подходом к учительству»[460].

Против массовой чистки выступил и А.В. Луначарский. На VII съезде рабпроса в марте 1929 г. он заявил: «Мы не имеем возможности произвести массовую замену нынешнего учителя другим»[461]. «Соцвос дал суммарные сведения, что приблизительно 40 % наших учителей вряд ли способны проводить воспитание в антирелигиозном смысле… И мы пришли к выводу, что те, довольно категорические и строгие требования, которые поставил Наркомпрос перед нашими педагогами-общественниками I и II ступени… очень скоро выяснят физиономию каждого отдельного учителя и каждой отдельной группы»[462]. «Но что нужно паршивых овец из вашего стада выбросить – это ясно»[463]. В статье «Антирелигиозная борьба в школе», опубликованной в «Известиях» 26 марта 1929 г., А.В. Луначарский уточнял свою позицию: «Наркомпрос отнюдь не провозглашает систематической чистки учительства в смысле немедленного устранения всех верующих учителей, но он твердо заявляет, что верующие учителя в советской школе есть некоторое нелепое противоречие и что отделы народного образования обязаны пользоваться всякой возможностью замены таких учителей новыми, настроенными антирелигиозно»[464].

У А.В. Луначарского чувствуется примирительное отношение и к некоторым проявлениям религиозного сознания: «… толстовца можно потерпеть скорее, чем… явный православный элемент». Луначарский считал, что «по-толстовски» верующего учителя можно использовать в школе, поставив его под контроль общественности[465]. Такая позиция наркома вызывала удивление ревностных атеистов. Например, башкирские культурники даже написали открытое письмо Луначарскому, возмущаясь школой в Ясной Поляне, где могли проводиться толстовские идеи[466].

С одной стороны, атеистически настроенные просвещенцы говорили о перевоспитании «пассивно» верующего учителя, с другой стороны, создавалось общественное мнение, что в школе не должно быть верующих педагогов, особенно тех, кто отвечал за формирование мировоззренческих позиций ребенка. В резолюции III конференции просвещенцев-безбожников Замоскворецкого района Москвы 14 октября 1928 г. прямо говорилось: «от верующих “обществоведов” и биологов требовать безоговорочного активного безбожия»[467]. «Если и политически нецелесообразно было бы снимать с работы поголовно всех религиозных учителей, то, однако, необходимо ввести кое-какие коррективы в отношении тех учителей, в руках которых находятся предметы мировоззренческого порядка», – предлагалось и в докладе Наркомпроса РСФСР «О состоянии школ II ступени», представленном в декабре 1928 г. в СНК РСФСР[468]. Речь шла в первую очередь, о преподавателях естествознания, обществоведения и литературы[469].

Полную картину «чистки» воссоздать затруднительно из-за скудности правдивой информации в советской печати. Этому важному аспекту может быть посвящено отдельное исследование. Данные открытых источников свидетельствуют: в Нижневолжском крае еще в 1928 г. 2 педагога уволены за венчание[470]. В октябре 1928 г. «Учительская газета» поместила статью об увольнении в сентябре Сергиевским отделом народного образования Московской губернии учительницы Володкинской школы А.К. Соколовой за «религиозность и посещение церкви». Дело Соколовой носило явно показательный характер, было призвано предупредить религиозных учителей об их дальнейшей участи в том случае, если они не захотят перестраиваться. Соколовой поставили в вину и то, что она не проводила антирелигиозную пропаганду среди учащихся, несмотря на хорошую посещаемость школы в большие церковные праздники[471].

Однако, несмотря на контроль над публикуемыми данными в открытой печати, в архивах имеются и другие данные. Они свидетельствуют о том, что учителя находились под страхом быть «вычищенными», причем под надуманным предлогом. 60 учителей Северокавказского края писали А.В. Луначарскому: «Ответьте в “Учительской газете”, потому что мы так запуганы, что боимся дать свой адрес»[472]. Люди сводили друг с другом личные счеты. В газетах появлялись анонимные заметки с компрометирующей учителей непроверенной информацией. Например, газета «Трудовая правда» (Пенза) 17 марта 1929 г.