– Дикие люди… – снова повторила Ива с какой-то тоской – видимо, все еще под впечатлением рассказа Михайловского.

– Нет, Ива, они по-своему мудры. У тех же ненцев одна из главных традиций – священное почитание природы, – возразил Михайловский. – Ей нельзя наносить вред: например, ловить или убивать молодых птиц. Рубить молодые деревья у источников. Без нужды рвать растения и цветы. Бросать мусор и плевать в священные воды озер и рек. Нельзя громко кричать и сильно напиваться. Обидеть старого человека – такой же грех, как лишение живого существа жизни… Почитание огня. Кстати, огонь почитался всеми народами с древности – считалось, что тот обладает очистительной силой. Очищение огнем – обязательный ритуал, дабы гости не причинили хозяевам какого-либо зла. Из истории известен случай, когда монголы безжалостно казнили русских послов лишь за отказ пройти между двумя кострами перед ставкой хана…

– Я же говорю – дикие люди! – упрямо повторила Ива.

* * *

Зачем она все это делает – Ива не понимала. Наверное, особый род мазохизма. Ходила в этот дом, беседовала с Евой и Даниилом…

Странно было глядеть в его глаза и не находить в них никакого отзвука, никакого движения – она, Ива, была теперь для своего бывшего любовника пустым местом. Все досталось Еве – абсолютно все. Даже его фамилия, что почему-то особенно обидно. Уж могла бы эта Ева оставить себе девичью фамилию, не позорить имя Михайловского – своей бесцеремонностью, грубостью и глупостью!

Но, видно, такова судьба.

В этот свой приход Ева особо оригинальничать не стала – одарила Иву своим «фирменным» взглядом, который Ива без труда разгадала. Значил он: «Опять ты, милочка, черт знает во что оделась!»

«Почему Ева думает, что только ей одной известна истина, что только ей дано знать, как надо одеваться и как укладывать волосы?! – с бессильным раздражением подумала Ива. – Потрясающая самоуверенность! И как только Даниил ее еще терпит…»

Ива считала свои вещи образцом сдержанности и строгого вкуса. Она терпеть не могла то, что нравилось Еве, – все яркое, кричащее, блестящее, гламурное. Все эти бантики, розочки, рюши, этот нелепый, прихотливый крой в одежде… Тьфу.

А потом Ева совсем распоясалась – предложила им с Толей сойтись. Иву даже передернуло всю от подобной бестактности…

Пришел Даниил, стал рассказывать о шаманах. Но Ива слушала его вполуха, она все прокручивала в голове Евино предложение. Она – и Толик!

«Нет, Толик неплохой… Он мне даже нравится! Но зачем я ему? А он мне – зачем? Какая дикость!» – лихорадочно размышляла она и почему-то вспомнила о своей матери. Та никогда не рассуждала на подобные темы – если мужчина ей нравился, то ее уже ничто не могло остановить. Да и многие другие женщины, насколько об этом могла судить Ива со стороны, подобными рассуждениями себя не утруждали (и эта Ева в первую очередь). Они просто брали от жизни все, что могли, а высоконравственные рассуждения: имеет или не имеет смысла заводить роман с тем или иным мужчиной – их не волновали.

«Я и Толик… Какая дикость! Хотя… Он один, и я тоже. Почему бы нам не сойтись на какое-то время – до тех пор, пока Даниил не бросит Еву?.. Почему я, действительно, должна хранить верность Михайловскому – он-то этого делать не стал!»

– …болезнь может также возникнуть от одиночества, чувства собственной ненужности и отчуждения от других людей…

Когда Михайловский ушел из комнаты, а Ева продолжила наряжать свою чудовищную куклу, Ива с Праховым покинули их дом. Вместе.

На улице моросил мелкий холодный дождь. Небо – белое, мутное, без единого просвета.

– Тебя не покоробила ее бесцеремонность? – спросила Ива, раскрыв над головой зонт.

– Чья?

– Евы, разумеется!

– А, ты об этом… Не обращай внимания.

– Ты как будто защищаешь ее!

Прахов пожал плечами, переступил через лужу. Они вышли за ворота.

– Толя, я обещала Вере Ивановне варенье из облепихи. Зайдем ко мне, я дам тебе баночку, – тихо, безо всяких интонаций произнесла Ива.

– Что? А, да… Конечно, – рассеянно отозвался Прахов.

«Ева бы все это сделала красивее и остроумнее. И вообще, ей не понадобились бы все эти ухищрения, она бы просто позвала мужчину – и тот с радостью побежал бы за ней!» – мелькнуло у Ивы в голове.

Она уже с каким-то отчаянным, мстительным упрямством хотела, чтобы Прахов подчинился ей.

В доме было сумеречно; в сером, тусклом свете все вещи и предметы, наполнявшие комнаты, словно таяли, становились призрачными. Ива собралась было включить в прихожей светильник, но потом передумала.

– Толя, да сними ты плащ – видишь, с него течет! – с досадой произнесла Ива.

– Что? А, да… Конечно. – Прахов быстро разделся, скинул с ног ботинки, обнаружив слишком длинные, слишком плоские ступни в черных носках.

– Тапочки вон там…

Несколько мгновений Ива колебалась, а потом решительным шагом подошла к Прахову, положила ему руки на плечи. Тот дернулся, широко открыл глаза и едва сдержался, чтобы не скинуть ее руки – это неуловимое движение Ива все-таки успела угадать. Но она запретила себе отступать. Чем она хуже этой Евы? Она тоже в силах покорить любого мужчину…

– Толик, ты такой милый!

– Ива… Ива, а как же Михайловский? – растерянно прошептал тот. – Вроде как ты его любишь?..

– Ну и что?

Прахов вздохнул и, секунду поколебавшись, наконец обнял Иву. Почти неощутимо прикоснулся губами к ее щеке. Сначала его движения были медленными, очень неуверенными, а потом – слишком быстрыми. Он стиснул Иву в объятиях и принялся шарить руками у нее за спиной, ища «молнию» на платье.

– Нет, не так… Погоди, Толик, я сама!

– Ива! Господи, Ива!.. – пробормотал Прахов сквозь стиснутые зубы. Он все-таки расстегнул «молнию», сдернул платье вниз, к локтям, и прижался с поцелуем к плечу Ивы.

– Нет, это тоже не так… Толик, я сама!

Но Прахов уже не слышал ее – вертел в руках и очень напоминал ребенка, который торопится содрать с конфеты обертку, но от нетерпения у него ничего не получается.

– Где тут у тебя этот… диван, кровать? Где тут спальня?..

– Туда.

В странном вальсе, так и не выпустив Иву из объятий, Толя Прахов протанцевал с ней в соседнюю комнату.

Там была комната для гостей. Почему Ива не направила Толика в свою собственную спальню, она так и не поняла…

– Ива-а!.. – Он почти задыхался. Свободной рукой сбросил на пол вышитые диванные подушки. И совершенно напрасно – сам чуть не споткнулся о них. Довольно ощутимо прикусил Иве губу. «Ну вот, буду теперь ходить, как сватья баба Бабариха, с распухшей физиономией!» – в отчаянии подумала она, проводя языком по внутренней поверхности губы, и даже почувствовала легкий привкус крови.