Задерживаю дыхание, замирая, пытаясь сдержать всхлип, когда он дергает пояс халата, развязывая его. Полы халата расходятся, а под ним только белые трусики.

— Очень красивая девочка, — его голос становится ниже, начиная вибрировать. — Расплетай косу, — просит он и срывает резинку с моих волос.

Делаю, как просит, распутывая волосы, а Адамади подходит к одной из тумб и достаёт оттуда большой фотоаппарат. Такой профессиональный, с большим объективом. Как-то я заинтересовалась фотографией, но когда увидела цены на фотоаппараты, то желание отпало. А теперь точно вижу, что это очень дорогая камера. Зачем она ему, если он не фотограф?

Камеру Константин берет в одну руку, а другой сам расправляет мои волосы, рассыпая их по плечам. Мое дыхание учащается от смятения, смотрю то на мужчину, то камеру в его руке.

— Сядь, — он толкает меня к кровати, вынуждая сесть, потом хватает за подбородок и заставляя смотреть на него. Наводит камеру, смотрит на меня уже через объектив и сильнее вдавливает пальцы в скулы. Щелчок, еще один, поворачивает голову влево и делает еще несколько кадров. Потом отпускает меня, отходит на несколько шагов, долго осматривает, словно профессиональный фотограф, изучая.

Константин вешает фотоаппарат на шею и вновь подходит ко мне, такой сосредоточенный, изучает меня, словно пытается подобрать удачный кадр. Я не понимаю, что со мной происходит, но мне нравится смотреть на него, на то, как сосредоточен только на мне и на моем теле. Его глаза загораются, усталость стирается, на дне его глаз опять грозовое небо. Я хотела бы нарисовать его такого. Очень фактурный, как говорила моя преподавательница искусств.

— Зачем тебе эти фотографии? — спрашиваю, когда он шире распахивает мой халат и обводит грудь.

— Не переживай, они только для меня, — всё-таки не сдерживаюсь и всхлипываю, когда его пальцы обводят соски, а потом немного сжимают их, покручивая, намерено оттягивая, делая их острыми.

— В коллекцию? — не знаю, откуда в моем голосе появляется язвительность. Но я не хочу, чтобы мои фото складывали в альбом с фотографиями других девушек, которых он имел. Мне неприятна эта мысль, она меня выводит из себя.

— Ммм, посмотри на меня, — ухмыляется Константин и фотографирует, когда я резко поднимаю на него глаза. — Что за эмоция? Что тебе не нравится? О чем ты думаешь? — еще несколько щелчков, пока я хмурюсь.

— Я не хочу в коллекцию твоих женщин! — вдруг выдаю ему, повышая голос, а потом осекаюсь, закусывая губы, а он опять меня фотографирует, улыбаясь.

— Нет, никакой коллекции, зайка. Я давно не фотографировал людей, в основном закаты и рассветы, которые встречаю в этой комнате или на берегу озера. Но мне понравилась твоя эмоция. Ревность тебе к лицу. — Он издевается надо мной? Нет никакой ревности! — Ты у нас девочка с характером? — усмехается, кажется, его забавляет моя реакция. Вообще впервые вижу Адамади в таком хорошем настроении. — Закрой лицо волосами, — сам собирает мои волосы, прикрывая ими пол-лица, так что кончики локонов касаются набухших сосков. — Откинься немного назад, прогнись сексуально, — дает указания, и я выполняю, чувствуя, как по телу начинает разливаться нечто теплое. Константин вновь отходит и щелкает камерой, вспышка слепит глаза, и я прикрываю их, начиная дышать тяжелее. — Хорошо, но мне нужно больше, — произносит он. — Снимай халатик, трусики и на кресло! — командует, указывая на необычный предмет мебели.

— Зачем?

— Без вопросов, София! — командует с нотками злости, и я спешу к креслу. Скидываю халат, краем глаза замечая, что Адамади уходит в ванную. Цепляю резинку трусиков, снимаю их, складывая вещи на кровать, и ложусь в это чертово кресло. Бедра тонут в углубление волны, ноги немного выше тела, а спину поддерживает плавная спинка. Здесь очень удобно, наверное, такое положение расслабляет. Только сейчас я напряженная, как никогда. Мне не холодно, но по телу разбегаются мурашки. Закрываю глаза, пытаясь расслабиться, и прислушиваюсь к себе. Вроде температуры нет, но немного жарко, и дыхание спирает от волнения.

Слышу, как мужчина возвращается, но глаза не открываю. Он останавливается где-то рядом, горький запах усиливается, я слышу его тяжелое дыхание и чувствую тяжёлый, давящий взгляд, будто он уже надругался надо мной. Так откровенно, пошло, но…

Вздрагиваю и распахиваю глаза, привставая, когда чувствую, как на мою грудь, живот и лобок льется что-то холодное и пахнущее корицей.

— Тихо, — он нажимает мне на плечи, вынуждая лечь назад. — Это просто масло. — Закрой глаза! — отдает очередной приказ, и я захлопываю веки. Ощущаю, как наклоняется ко мне, поправляет волосы и проводит по ним носом, как всегда, глубоко вдыхая. — Давай, малышка, поласкай себя. — Свожу брови, не понимая, что он от меня хочет. — Не надо притворяться, что ты никогда этого не делала. Давай, отпусти себя, распредели масло по телу, — словно искуситель, шепчет мне на ухо. — Только медленно.

А я не могу это сделать, руки не слушаются, и дыхание сбивается.

— София! — уже с нажимом, требует он и отходит от меня.

Глубоко вдыхаю, как перед прыжком, и пытаюсь себя отпустить. Опускаю руки на живот, накрывая струйки масла, и медленно растираю его по животу, водя руками вверх к груди, славно я одна, и на меня никто не смотрит.

— Да, вот так, девочка, — хрипло произносит. — Можешь не открывать глаза, просто почувствуй себя.

Слышу щелчки камеры, мелькание вспышки, и каждый щелчок заводит меня. Тело становится чувствительнее, мне нравится, как мои руки скользят по коже, это приятно.

— Грудь, София, поласкай ее! — требует он, и я, словно его марионетка, делаю все, чего он хочет. Растираю масло по груди, задевая соски, и сама вздрагиваю от собственных касаний. — Сожми грудь! — почти рычит он, так агрессивно, как зверь, но мне уже не страшно. Я сжимаю грудь и больно закусываю губы от вспышки удовольствия. — Вот так, замри! — Застываю, хотя хочется продолжать изучать свое тело. Запах его горького парфюма и корицы смешиваются, дурманя голову, словно я опять пьяная. — Продолжай! Сожми соски, потяни их, поиграй с ними! — Ия сжимаю, поражаясь реакции тела, меня неконтролируемо выгибает, и я замираю, пугаясь собственной реакции. — Да, зайка, это очень горячо. Чувствуешь?

Я чувствую! Очень остро чувствую. Продолжаю играть сосками, потирая их, лаская кончиками пальцев и ощущая, как весь жар концентрируется между ног. Щеки вспыхивают, когда я чувствую прилив влаги и сильно сжимаю ноги. И снова щелчки камеры, от которых пробирает дрожь. Уже не могу себя контролировать, как тогда, в туалете, но в тот вечер я была пьяна, а сейчас… Даже не хочу анализировать, что происходит. Это сильнее меня.

— Раздвинь ножки и веди вниз! — Дышу глубоко, четко понимая, что он от меня хочет. — Давай, малышка, прикоснись там, где очень хочется! — его голос невыносимо хриплый, срывается. Он прав, очень хочется. Между ног невыносимо ноет и пульсирует. Касаюсь складочек, и возбуждение накрывает лавиной. Несмотря на то, что щеки горят от стыда, пальцы послушно раскрывают складочки и ласкают клитор.