Никто не открыл. Повсюду была тишина. Мы с Роком стояли в нерешительности, но все же решились проникнуть в жилище зверя.

Одним выстрелом я сломал калитку потайного входа, толкнул дверь на петельных крюках и первым вошел в цокольный этаж здания.

Вначале мы почувствовали хорошо знакомый нам медно-красный запах крови. Кровь на стенах, кровь, смешанная с рассыпанными по полу опилками. Случаю было угодно привести нас в самый источник зла, в центр камеры пыток.

При виде зрелища, которое нас ожидало, мы поняли, что слухи, которые ходили по поводу шотландца, не были вымыслом. Орудия пытки казались одни ужаснее других. В сумерках сверкали ошейники с шипами […] кочерги, клещи, скобы, лезвия. Под гранитными сводами раскачивались железные клетки, едва ли более просторные, чем бочонки с водкой. Привлеченный неведомой силой, я прошел в глубь логова, где находился круглый темный зал. Подняв глаза, я увидел, что над ним возвышалась широкая каминная труба, с которой свисали толстые, почерневшие от копоти цепи.

Костер для казни или сожжения трупов, импровизированный костер судьбы. У меня под ногами располагался огромный сероватый круг из погашенных углей, смешанных с обожженными человеческими останками. В центре этого похоронного ковра я нашел тучный труп Эвена.

Мы с Роком уселись на корточки рядом с изуродованным телом. Дряблая масса, лишенная волосяного покрова и смердящая сильнее, чем паршивый осел. Этот боров упал плашмя, носом в очаг. В то время как я приблизил руку, чтобы перевернуть его, тело резко дернулось.

Он был жив.

Мы схватили его в четыре руки и, приложив некоторые усилия, смогли перевернуть на спину. Лицо его было запачкано рвотной массой и пеной вперемешку с углем. Он слегка приоткрыл глаза, и мы увидели в них выражение неимоверного ужаса.

Я поспешил расспросить его, узнать, что произошло. Криками Эвен дал понять, что хочет говорить, но из его горла вышли лишь сгустки желтоватой желчи. Рок попытался разузнать о судьбе негра, встречал ли он его, знал ли его имя… При этих словах Эвен содрогнулся, его тело дернулось еще раз, он издал последний болезненный хрип, выгнулся, прежде чем снова упасть, подняв облако пепла, в котором мы чуть не задохнулись.

На этот раз все действительно было кончено.

Мы перекрестились и, думая о несчастных жертвах, за которых воистину отомстили этой жестокостью, сосредоточились на причинах его смерти. Я извлек его язык и открыл веки, с тем чтобы осмотреть глаза. По злобному свинцовому оттенку, который они приобрели, и, несмотря на насилие, которое царило в этом месте, мы поставили возможный общий диагноз.

Во время обратного путешествия, […] пытавшийся […] понять […] список моих убеждений.

Подразумевалось, что наш негр побывал в руках Эвена и что этот негодяй знал убийцу. Я предположил, что их связывал некий злосчастный договор. Инстинкт подсказывал мне, что речь там шла не о простом колдовстве, а совсем о другой тайне, гораздо более ужасной и непостижимой.

Мы добрались до города, когда наступила ночь. Шел дождь, принесенный сильным северо-западным ветром. Я попрощался с Роком, который принялся за свою санитарную работу, и добрался до жилища своего друга Пьера Жюгана, главного аптекаря, на улице Мико.

Дверь открылась, за ней появилось очень некрасивое, рябое лицо маленького человечка. Он одарил меня сильным и пылким объятием. Я без обиняков объяснил причину своего визита. Я знал Жюгана как ученого и рассказал ему обо всем, начиная с истории с рабом и до смерти Наблюдателя. Хотя, как я дал ему понять, все указывало на болезнь, я не мог не думать о том, что этот человек, возможно, был отравлен, и только Жюган мог помочь мне это выяснить. Я сунул руку в сумку и развернул кусок материи, в которую были завернуты стеклянные флаконы, и тонкие листы пергамента, где я хранил образцы тканей, взятые у мертвого. Там были кровь, вонючие желчь и слизь, кал и прядь редких волос.

При виде таких трофеев некоторых стошнило бы, но лицо аптекаря прояснилось. Яд — тонкий, неуловимый прием, и, если я правильно понял, изучение того, что я принес, вероятно, позволит нам напасть на след того, кто его изобрел. Мы, не откладывая, принялись за работу.

Лаборатория, расположенная на втором этаже центральной больницы, была великолепным залом, украшенным дубовыми панелями, шкафами и этажерками, на которых в ряд стояли цилиндры каутеров, горшки с мазями, отварами и различными наркотическими средствами. То там, то сям валялись рецепты, для невежественных глаз они были всего лишь ребусами, содержащими неразборчивые кабалистические знаки. В центре, на длинных столах, освещенных медно-красным светом канделябров, стояли дистилляторы, змеевиковые теплообменники, ступки и прочие стеклянные сосуды, необходимые для приготовления лекарств. Пьер надел большой халат из черного льна, приготовил несколько флаконов, которые, как я предполагал, содержали различные эликсиры, вступающие в реакцию со всеми видами ядов, словно алхимик, принялся за работу.

Когда он наконец повернулся ко мне, а это случилось чуть раньше полуночи, по его широкой, открывающей гнилые зубы улыбке, которая разделяла его лицо надвое, я понял, что он выделил требуемое вещество.

Это был яд, называемый «Кантарелла» и описанный Паоло Жовио в книге «Historia sui temporis».[38]Чтобы выработать его, вначале нужно было раздобыть мышьяковистый ангидрид, очищенное и очень дорогостоящее производное мышьяка, которое, по словам Жюгана, можно было достать только при помощи венецианских торговцев, которые запасались товаром на Востоке и в Индии. Затем следовало взять дохлую свинью, вспороть ей живот и посыпать ядом внутренности. После этого животное подвешивали и оставляли тушу гнить, а потом высушивали. После этого оставалось соскоблить почерневшие, вымоченные ткани, чтобы снова в ступке превратить их в очень эффективный и мало известный экспертам порошок, который подсыпали в вино или пищу того, кого хотели отправить на тот свет.

У нас в сознании наметился облик убийцы. Он был богатым человеком, который посещал путешественников или путешествовал сам, но в таком городке, как Сен-Мало, где половина населения сделала состояние на морях, эти следы никуда бы нас не привели. Нет, мне нужно было любой ценой догадаться. Прежде всего, меня поразило то, что этот человек очень удачно выбрал яд. Так же, как некоторые считают пытку искусством, сокрытие преступления с помощью яда — тоже мастерство. И этим искусством мой убийца владел в совершенстве. Я имел дело с виртуозом, существом весьма образованным, изысканным и оригинальным. Таким образом, мне следовало примерить на себя его личину, действовать как он, до тех пор, пока не откроется правда.

Эти новые страницы манускрипта Элиаса не содержали никаких зацепок, которые бы позволили Натану установить хоть какую-нибудь связь с трупами во льдах. Врач был прав, утверждая, что речь там шла не о преступлении, связанном с магией. Экспедиция «Полярного исследователя» доказывала, что увечья скрывали гораздо более удивительную тайну. Другим интересным пунктом была эта история с ядом. Способ приготовления красноречиво свидетельствовал о желании убийц скрыть свое преступление. Хотя пока от этой информации не было никакой пользы, Натан отметил эту деталь и снова прошелся по документу, но ему с трудом удавалось сконцентрироваться.