class="p1">В этом зале будто падал снег. Яркие искры, словно живые, медленно кружили в полном безветрии, то разгораясь, то тускнея. Серые сводчатые стены ловили их вспыхивающие отблески и, казалось, такие же искры кружатся внутри самих каменных сводов цитадели.

Одна искра по витиеватой спирали опустилась до громоздких конструкций, перетянутых скрипучими, тугими ремнями. Ремни скользили по шкивам и блокам, заставляя механизмы двигаться по своим спроектированным кругам. На конструкциях катались жители. Вернее, их дети.

Тишину нарушал лишь скрип ремней да детские шорохи. Малыши катались, матери их сидели вдоль стен на полу, а отцы этажом ниже как раз эти механизмы и крутили. Плохо крутили, детвора от их потуг не испытывала никакой радости. А Агна еле-еле выцеживала из кисельных детских мозгов крохи драгоценной леммы. Да какие там крохи – слезы. Ну и мамаши их помогали, чем могли. Хотя они тоже давно забыли, что это за радость такая и как ее можно прочувствовать.

Агна с балкона лицезрела привычную, удручающую тягомотину. Раздражение едва не перехлестывало через край: выдумывай – не выдумывай, толку от новшеств никакого. Она и сама стала забывать, когда радовалась в последний раз. А ведь раньше были и миры, полные леммы, и жители, полные радости. В этих мирах она и насмотрелась: на мягко кружащийся снег, на простодушное веселье детворы и на эти странные конструкции, что старый Триск попробовал тут изобразить. Тогда Тень закрывала полнеба, и жители – эти самые мамаши со своими отпрысками – ни в чем не знали нужды. Но радоваться они уже и тогда не могли: всю лемму из собственного мира великие предки высосали еще столетия назад.

Может, прав Триск, что сутками напролет торчит в древних подвалах цитадели, ища замену – страшно и вымолвить – самой лемме. Неделями, месяцами все там чем-то гремит, что-то смешивает, чем-то смердит, да так, что на нижние этажи не спуститься. Может, и прав, да только лемма незаменима. Ничем. Когда он это поймет? Скоро все, как один – и жители и живущие – истончатся до прозрачности и станут этими самыми искрами, что ведут под сводами бестолковый хоровод. А затем и они погаснут.

Агна бросила взгляд на отполированную временем стену в двух шагах от себя. Что-то начало проступать там, в безжизненном камне. О, Владычица, благослови старого дурака, хоть сегодня с него вышел какой-то прок. Хозяйка взмахнула руками, отправляя в полет Тень. Снежные искры порскнули в стороны, замельтешили, забарахтались, затанцевали. Стремительное нечто пронеслось над полуобморочными жителями и взвилось обратно на балкон, к хозяйке. Заканчиваем балаган, пойдем, посмотрим, увидит ли ее око. Но что-то подсказывало – увидит. Сегодня никуда не денется.

Идя, или скорее, паря по бесконечной анфиладе в центральный зал, Агна заметила чье-то незримое присутствие. Кто-то мягко и бесшумно семенил рядом. Старая перечница, кто же еще.

– Рыжего замени, – бросила в пустоту Агна. – Он сегодня едва не заснул на ходу.

– Я тебя вижу, – проскрипела пустота в ответ, – а значит, и оно увидит.

– Ты слышала, что я сказала, лойн бы тебя побрал?! Или повторить?

– Да слышу я, слышу, – слова стали отдалятся, будто говорившая остановилась. – Спаси нас, Владычица, помоги и олемми. Что за времена проклятущие, пустые…

Агна прибавила шаг. Причитать старая может бесконечно, нечего с ней рассусоливать. Око ждет.

Стремительно ворвавшись в зал – ее всю колотило от предвкушения – Агна резко развернулась, выпустила Тень обратно в коридор, как издревле и полагалось, и с грохотом захлопнула тяжелую дверь. Затем кинулась к заветному зерцалу. Задыхаясь от отчаяния, что проклятое своенравное око снова останется безжизненным, она торопливо смахивала с него несуществующие пылинки. Ну оживай… просыпайся! смотри!

О, Влады-ы-ычица-а-а…

Этот мир она помнила. Несуразный, закопченный, мерзкий. А, плевать…

Вцепившись в края зерцала, Агна жадно вглядывалась в сизую муть. Картинки сменялись с калейдоскопической пестротой. Жители, жители… хмурые, раздраженные, но живые, чувствующие – не то что эти, местные… Стоп. Один весело тыкал в нее пальцем, а ребятенок у него на плечах азартно махал сорванной… шапкой, кепкой… кто их разберет… Из ока потекла сияющая струйка, расширилась, заклокотала, захлестнула полноводным потоком, до помутнения в глазах. Влады-ычица…

У Агны на губах показалась робкая улыбка. Жалкое подобие – но это была все же улыбка. О да, да-а… Мельком взглянув на свою руку – уже цветную, объемную, с добела стиснутыми пальцами – Агна едва ли не со всхлипом втянула стылый воздух. Владычица… Триск, старый пройдоха… первую лемму – ему. Пусть подавится.

Она снова перевела взгляд на парочку. Суетливые, дерганные движения… Течение мира, его скорость диктовали свои правила – жители двигались вдвое быстрее, чем им полагалось. А на что они там пялятся? Вон оно что… В мутном окне напротив, отражаясь и заслоняя собой хмурое небо, промелькнула какая-то громоздкая железная махина. Вернее, это перед Агной промелькнула, а там она наверняка проплыла довольно степенно. Из трубы валил черный дым. Вот что значит мир без живущих… Дикари.

Высосав всю лемму с этой парочки, она, уже не торопясь, стала спокойно разглядывать прочих жителей, выискивая следующего подходящего жителя. Лица смотрели то вверх, то вниз, но чаще прямо на нее, вернее на то, откуда она за ними наблюдала.

Ой…

Отшатнувшись от ока, Агна быстро сменила картинку. Эт-того еще не хватало… Секунду назад на нее, прямо в глаза, смотрела довольная, улыбающаяся женщина. Она поправляла прическу то справа, то слева, и явно не могла на себя наглядеться. Зеркало. Чистое, настоящее зеркало. Агну спасло то, что у нее самой око было мутным. А иначе – контакт, лойны, смерть.

Лойны – охотники межмирья. Любой зрительный контакт отслеживается ими безошибочно. И утягивают они зазевавшегося мечтателя к себе в бездну. Никто из живущих еще не возвращался из их неведомого ничто – сколько родни так сгинуло, пока мудрый прадед не разобрался, в чем дело… Ну, да дело прошлое.

Странно. В этом мире, вроде, не было чистых зеркал. Появились, значит… Сколько ж я тут не была? Как бы то ни было, а пора искать новый мир: примитивный, безопасный. Леммы потребуется – воз. Но ничего, теперь угроза голода отпала надолго.

Со вкусом проведя по лицу рукой, снимая прожитые муки и страхи, Агна снисходительно посмотрела на появившуюся новую картинку. Какое-то чудище бреется, искоса глядя в запотевшее стекло, или что у него там… Брейся, милый, брейся. А потом можешь улыбнуться. Хотя по опыту Агна знала – никогда они после бритья не улыбаются. Наоборот, смотрят гораздо озабоченней, выискивая по всей морде не