и оторваться от телефона. Не знаю, что она такого лицезрела в статной фигуре юноши, что тот волей-неволей, а толику доверия заслужил. Пожалуй, было что-то эдакое в его взгляде, что заставляло людей подчиняться его силе, воле. Усмирил бабку одним взглядом, а это дорогого стоило. Уж мне ли не знать, живя с этой занозой бок о бок всю жизнь!

— Так как вас уважить, бабушка?

— Гвозди забивать умеешь, али молоток не держал в руках?

— Обижаешь, умею, — расправил плечи.

— Вот полочку мне повесишь, а там посмотрим откуда у тебя руки-то растут и будет ли толк, — отворяя дверь еще шире, изрекла старая.

Пока я мялась у порога в нерешительности, Илья широкими размашистыми шагами зашел в квартиру.

— А ты чего встала, как приклеенная? — гаркнула баб Маруся, — или особое приглашение надо? Давай, пошевеливай своими клешнями, — не особо гостеприимно впустила меня в свой дом.

Дабы не гневить бабку, моментально юркнула в маленький коридор. Квартирка маленькая, это стало понятным, как только нам втроем пришлось буквально дышать одним воздухом. Узкий коридорчик, кухонька из которой пробивался слабый свет, и две комнатки, скрытые старыми, не единожды покрашенными белой краской дверьми. Свет в коридоре был тусклый, слабенький, но этого хватило, чтобы в полумраке найти застежку сапог и расстегнуть их, а затем снять пальто.

— Тапочек нет, уж простите. Чем богаты, тем и рады, — шаркая на кухню, выплюнула она.

Илья, в отличие от меня, смело шагнул за бабкой, а я так и осталась стоять в одиночестве, пока парень не вернулся и, схватив меня за руку, мягко затащил в царство любой хозяйки и усадил на стул.

Баб Маруся вручила ему старый, местами покрытой ржавчиной, набор с инструментами, который вероятно был даже не нашим ровесником, а наших родителей. Никакой новомодной дрелью и не пахло, да и шуруповертом тоже, коим так любил мой папа хвастаться перед своими товарищами. Пару отверток, гвозди, лихой молоток да шурупы.

— Не густо, — пробормотал Морозов, осматривая наборчик. — Ну ничего, — не отчаился парень, хлопнув себя по карманам, — справимся, хозяйка, какую полку вешать-то?

Впервые на моей памяти глаза баб Маруси из вечно прищуренных щелок стали более добродушными что-ли…

Исчезло то постоянное подозрение и желание уличить в чем бы то ни было.

А после старуха и вовсе огорошила меня, произнеся, такое несвойственное ей:

— Идем, милок.

Ну вот, и здесь Морозов своим обаянием всех сразил наповал! Они ушли, оставив меня в смятении смотреть им вслед. Квартирка хоть и была убитая, да чистенькая, однако то, что не хватало мужской руки было понятно с первых шагов.

Старенький телевизор разбивал тишину, но от этого уютнее не стало. Мне все также хотелось к Дуне. В дом, где мне рады. Тихие голоса раздавались из дальней комнаты. Должно быть, старуха определялась с местом, а как только определилась, вновь притопала на кухню.

Отчего-то я с самого детства не запала ей в душу. Вечно гоняла меня больше всех дворовых детишек. Нет, она и других, конечно, не жаловала, но ко мне особенно придиралась. Благо, мои родители были не строгие и на гречке стоять не заставляли за всякого рода шалости и провинности. Ну в самом деле, кто не воровал под окнами черешню?! Ну позвонили мы бабке пару раз в дверь и убежали, с кем не бывает?! А то что ее почтовый ящик загорелся, так это вообще нелепая случайность!

— Славный у тебя хлопец, Варька, — хмыкнула баб Маруся, между тем ставя чайник на плиту, а затем доставая чашки и чай.

— Он не мой парень.

— Еще бы! — фыркнула. — На тебя бы такой не позарился!

Вот и побалакали, однако!

А ведь правду глаголила старуха, как бы горько не было это признать, но правду. Такой как Илья Морозов на меня бы не позарился, во всяком случае ни на что серьезное я даже и не рассчитывала.

Заварила чай, поставила передо мной и отрезала:

— Пей, коль в гости напросилась!

Где ж ваше хваленое Сталинское воспитание, баб Маруся?! Должно быть, осталось где-то в прошлом.

— Спасибо, — брякнула в чашку.

Говорить с соседкой нам было не о чем. Сплетни я не разносила, а значит и собеседник неинтересный. К счастью, у Морозова оказались золотые руки, которыми он на раз-два, без особого труда, прибил полку, тем самым еще больше задобрив старушенцию.

— Славный-славный парень, — произнесла, когда осматривала проделанную работу. И правда не криво-косо, а вполне прилично. И это с тем-то наборчиком, которому сто лет в обед! — Как, говоришь, тебя кличут?

— Илья, — гордо приподняв подбородок, отчеканил. — Так что с балконом, бабушка?

— Идем, коль уважил старушку. Заслужил!

Балкон был не застеклен, впрочем, как и мой. И, пожалуй, я была впервые этому рада, а еще я была рада тому, что замок на двери поломался месяц назад, а у меня, недотепы, все руки не доходили мастера вызвать. Илья перекинул свою ногу через перила, а мое сердце в тот же час забилось в тревоге, а затем ушло в пятки. До этого я и не понимала насколько это страшно, вот так наблюдать, как парень подобно каскадеру собирался прыгать. К черту эти ключи! К черту!

— Илья! — вцепилась клещом ему в кофту. — Илья! — потянула на себя. — Не нужно! Разобьешься ведь!

Тихий смешок сорвался с его губ. Он медленно, но настойчиво одернул мои руки и сказал:

— Малая, ты чего?! Третий этаж же.

— Ну и что! — топнула ногой. — Третий не третий, люди и с меньшего разбиваются.

Отваги ему не занимать, я это поняла. Но порой отвага есть ничто иное, как человеческое легкомыслие и неосмотрительность.

— Все хорошо будет, — заверил меня и под мой громкий вдох легко приземлился на мой балкон. Повернулся и задорно подмигнул. — Жду тебя с той стороны.

От радости, едва не сбив баб Марусю с ног, вихрем понеслась к двери.

— От молодёжь! И спасибо не сказала, змеюка!

Обернувшись, на радостях, я громко прокричала:

— Спасибо, баб Марусь!

— Мальчику спасибо скажи, — и хлопнула дверью прямо перед носом, а моя дверь между тем открылась.

Морозов лыбился и покручивал ключи на пальце, а я так была рада, что могла войти в свою квартиру, что опрометчиво забывшись, кинулась ему на шею с воплем:

— Илюша! Спасибо тебе, ты мой спаситель!

Морозов застыл, как есть вкопанный встал, и осторожно положил свои руки мне на талию. Отчего-то по коже пробежали мурашки, а место, на котором парень вырисовывал круги странно и непривычно покалывало. От него невероятно приятно пахло. Свежестью и гелем для бритья. Так чудно, что никто не осудил