для наведения порядка и установления новых законов авторства Бартоломе де лас Касаса по защите коренного населения от произвола конкистадоров. Главным нововведением, впрочем, стал закон о переходе зависимых туземцев в собственность короны.

Оба пункта вызвали яростный протест новой местной элиты. Сопротивление вылилось в вооруженное восстание, лидером и символом которого выбрали Гонсало Писарро – отчасти за громкую фамилию, отчасти за безрассудную смелость. 18 января 1546 года в битве при Инакито повстанцы под его командованием нанесли роялистам сокрушительное поражение, стоившее вице-королю Бласко Нуньесу Веле головы. В течение следующих восемнадцати месяцев гонзалисты, как называли себя сторонники Гонсало, одержали еще несколько блестящих побед, но уже к весне 1548 года оказались – какая насмешка судьбы! – в положении завоеванных и откровенно презираемых ими индейцев, когда отряды королевских солдат высадились, как некогда Франсиско Писарро, в Тумбесе и двинулись к столице мятежной колонии.

Впрочем, второму вице-королю Перу, священнику Педро де ла Гаске по прозвищу Миротворец, не потребовалось, подобно Писарро, пробивать себе дорогу с боем. Повстанцы массово дезертировали перед превосходящими их числом и хорошо экипированными роялистами. Гонсало и другие лидеры конкистадоров были преданы топору. Правящая династия Инков на четверть века пережила своих победителей. Последний Сапа Инка по имени Тупак Амару был казнен 24 сентября 1572 года. Король Испании Филипп II остался этим очень недоволен.

2.2. Белые дьяволы: охотники за душами

Не позабудь, что милосердие – исконный атрибут монаршей власти, и было бы весьма самонадеянно его присвоить.

Будь беспощаден…

Хорхе Луис Борхес. Говорит Киа-Кинг, молодой император

Историки часто называют испанскую конкисту «последним крестовым походом». Аналогия вполне уместна, ведь христианизация открытых европейцами земель декларировалась одновременно и как главная причина, и как первостепенная цель европейской экспансии. Формально конкистадоры отправлялись в Новый Свет не для самого масштабного в истории человечества геноцида и грабежа, нет. Впрочем, называть религиозное обоснование конкисты «формальным» не совсем справедливо по отношению к рядовым конкистадорам. Удивительно, но эти вооруженные до зубов «апостолы» нового времени нередко и впрямь верили в святость собственной миссии – нести свет истинной веры в языческую тьму туземной Америки.

Поэтому, прежде чем клеймить всех без разбору участников кампании как циников и лицемеров, следует вспомнить, что для простых испанских солдат попросту не существовало реальности без многовековой религиозной войны. Большинство из них выросли на рассказах о подвигах героев реконкисты[115], многие – особенно командиры – успели лично поучаствовать в последнем этапе борьбы с маврами. Целые поколения пиренейских христиан рождались и умирали в непреодолимо полярном мире, разделенном на «верующих» и «неверных», «цивилизованных людей» и «дикарей», априори правых и априори же неправых[116].

Даже сильные мира сего хоть и воспринимали религиозное обоснование конкисты с нескрываемой иронией – достаточно вспомнить хотя бы язвительный ответ Франциска I на папскую буллу «Inter caetera»: «Пусть мне покажут тот пункт в завещании Адама, что делит мир между испанцами и португальцами, а меня лишает моей доли!» – но все равно нуждались в оправдании методов завоевания и легализации его результатов. Мир, еще не знавший международного права, приспособил на замену ему Закон Божий, точнее, религиозные нормы, а функцию арбитража доверил клиру.

С задачей придать конкисте видимость законности привычные к роли непогрешимых судей церковники справились легко. Однако легкость эта была обманчивой. Одной рукой направляя и благословляя конкистадоров на бой за святое дело, другой отцы церкви сами отчаянно ломали копья в яростных богословских диспутах – открытие Нового Света со всеми его чудесами породило не только ряд юридических казусов, но и серьезнейший космогонический кризис.

Великое множество совершенно незнакомых европейцам видов животных и растений, найденных ими на американских просторах, вступило в неразрешимое с точки зрения церковных догматов противоречие с библейской версией о сотворении мира. Если биологическое разнообразие Старого Света теологи могли объяснить самоотверженными усилиями Ноя и замечательной вместительностью его ковчега, то как вписать в привычную схему обнаруженную колонизаторами невиданную флору и фауну? Потоп не был всемирным? Ной сделал больше одной остановки? Или – невероятное святотатство! – на заре времен состоялось больше одного акта творения?

Несмотря на противодействие церкви, кощунственные теории моментально обрели множество сторонников среди просвещенных европейцев. Будто бы сам Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, более известный как Парацельс, заявлял во всеуслышание о своей неготовности поверить, что индейцы «такое же потомство Адама и Евы, как жители Европы. Должно быть, они произошли от какого-то другого Адама». Возможность «еще одного сотворения» – не человека, но «тварей живых, о которых не упоминали ни греки, ни римляне, ни другие народы», – очень осторожно допускал даже выдающийся натуралист Хосе де Акоста, иезуит и миссионер, чью верность католической доктрине сложно переоценить.

Среди непосредственных участников Конкисты представление о множественности творения иногда приобретало откровенно еретические формы. Идеи дегуманизации коренного населения – могут ли туземцы считаться вполне людьми, если происходят не из того же корня, что и европейцы? – или даже демонизации индейцев – а Бог ли сотворил столь далекие от христианского образа жизни и «трепещущие перед дьяволом» народы? – обеляли бесчинства завоевателей и потому пестовались еще долгое время. Даже «умеренные» конкистадоры, чей самооправдательный запал все же не грозил довести их до костра инквизиции, упорно низводили аборигенов едва ли не до уровня животных.

Так, апологет Конкисты Овьедо, автор «Всеобщей и естественной истории Индий», писал: «Индейцы по своей природе порочны: ленивы, меланхоличны, трусливы и бессовестно лживы. Их браки основаны не на таинстве, а лишь на похоти и святотатстве. Они сплошь идолопоклонники, развратники и занимаются мужеложеством. Их единственные устремления – жрать, пить, поклоняться дьявольским истуканам и совершать животные бесстыдства. Да и чего можно ожидать от людей, черепа которых столь тверды, что испанцы должны оберегаться в сражениях с ними и не бить их мечами по головам, так как клинки от такой неосторожности тупеют?»

Однако, перефразируя известную басню, что сходило с рук мелким воришкам, то категорически не устраивало крупных воров. Расчеловечивание индейцев рядовыми конкистадорами неожиданно для последних вступило в острый конфликт с интересами как Католических королей – и их наследников, – так и католической церкви. Ведь если допустить, что американские туземцы не являются потомками Адама и Евы и потому не могут считаться полноценными людьми, то на них не распространяется юрисдикция Святого престола, а значит, папа не имел права даровать их земли ни испанцам, ни португальцам…

Чтобы прекратить любые споры на эту щекотливую тему, король Фердинанд Арагонский подписал 27 декабря 1512 года т. н. Бургосские законы в поддержку легитимности обладания