Испанией американских колоний. Из 35 содержащихся в документе повелений 14 в той или иной форме регламентируют процесс обращения индейцев в католическую веру, а большинство оставшихся – методы «справедливой» эксплуатации коренного населения колонизаторами. Тем не менее Бургосские законы содержали и несколько статей в защиту культурной идентичности и человеческого достоинства закрепощенных туземцев.

Пункт 14 предписывал энкомендеро (поручителю) не препятствовать исполнению индейцами их ритуальных танцев «по воскресеньям и праздникам, если они не пренебрегают из-за этого рабочими обязанностями».

Пункт 24 недвусмысленно запрещал бить туземных работников палкой, хлестать их плетьми и совершать самосуд любыми другими методами. Отдельно оговаривался запрет называть индейцев «собаками», «псами» или «обращаться к ним по любому имени, кроме их собственного».

Впрочем, наложенное на физические наказания королевское табу не слишком охотно соблюдалось даже светскими колониальными властями, клирики и вовсе имели на этот счет собственное мнение. Например, францисканский монах Бернардино де Саагун, отец мексиканской этнографии и защитник индейцев, считал, что аборигенов для их же блага следует «любовно загонять на Небеса палкой». Несмотря на расширенный патронат короны над религиозными структурами испанских колоний, реально урезонить служителей культа могло лишь их высшее – земное, разумеется, – начальство.

Поэтому четверть века спустя, летом 1537 года, в защиту коренного населения Нового Света – и потенциальной многомиллионной паствы – поднял голос и папа Павел III. Его знаменитая булла «Sublimus Dei» объявила приспешниками дьявола всех, кто считал, что с индейцами следует обращаться как с бессловесной скотиной: «…враг рода человеческого [т. е. дьявол], что всегда противостоит добрым делам, измыслил доселе неслыханный способ, дабы воспрепятствовать проповеди Слова Божьего народам с целью их спасения, и возбудил некоторых из своих подручных, которые, желая насытить свою алчность, дерзнули утверждать, что… индейцы и другие народы, о которых мы в нынешние времена узнали, – под предлогом того, что им неизвестна христианская вера, – должны быть направлены к подчинению нам, как если бы они были животными, и чтобы их обратили в рабство, подвергая их таким притеснениям, какие используют по отношению к животным».

Далее понтифик признает, что индейцы «не только способны воспринять христианскую веру, но, согласно тому, что известно, со стремительностью продвигаются в ней», и объявляет «…используя Апостольскую власть, что названные индейцы, и все народы, о которых в будущем стало бы известно христианам, не должны лишаться своей свободы и власти над своими личными вещами, и могут иметь, обладать и использовать вольно и законно свою свободу и господство над своим имуществом, и они не должны обращаться в рабство, и… должны быть приглашены к тому, чтобы прильнуть к вере Христовой посредством проповеди Слова Божьего и примером доброй жизни, а никак не противоположным».

К несчастью для коренных американцев, у непосредственных исполнителей папской декларации было собственное представление о форме «приглашения» в лоно истинной церкви. Источники описывают три популярных у американских миссионеров способа обращения индейцев в христианство. Первый, наиболее распространенный и выставлявший религиозное рвение «крестителя» в наиболее выгодном свете, заключался в том, что предварительно закованных в цепи аборигенов сгоняли к месту «воцерковления», где священник окроплял их водой и «объявлял христианами». К духовности подобная практика не имела ни малейшего отношения, зато позволяла не слишком разборчивым в средствах миссионерам слать в Рим победные реляции о сотнях тысяч перешедших в истинную веру туземных язычников.

Чуть более обстоятельные коллеги поборников рекордной статистики предпочитали после экспресс-крещения безропотной паствы выступить перед новообращенными католиками с речью, в которой разъясняли индейцам азы христианской догмы и правила основополагающих ритуалов. По сути, такой циничный подход ничем не отличался от конвейерного «крещения», ведь богословские лекции велись на непонятных индейцам языках: или на испанском, или даже на латыни.

Разумеется, находились среди миссионеров и по-настоящему добросовестные священнослужители. При помощи толмачей и посредников из числа туземцев они старались помочь своим «крестникам» хотя бы в общих чертах разобраться, что собой представляет новая для индейцев вера. Продуктивность такой работы снижали еще и объективные препятствия: великое множество местных диалектов и неприспособленность индейского понятийного аппарата для адаптации европейской теологии, не говоря уже о серьезных рисках для самого просветителя оказаться в застенках инквизиции, если неизбежные при переводе искажения священных текстов покажутся проверяющим ересью…

Конечно, в подобных условиях о сколько-нибудь полноценном религиозном просвещении речь не шла. Если аборигены вовремя посещали церковь, могли наизусть прочесть молитву Розария (Отче Наш, Аве Мария и Малое славословие) и с должным почтением приветствовали служителей культа, даже лучших из миссионеров это вполне удовлетворяло. Кроме того, чтобы подстегнуть индейцев к добровольной смене конфессии, обращенных на два года освобождали от всех налогов и поборов в пользу короны, а количество обязательных для соблюдения постов временно снижали для них до трех в год.

Большинство священнослужителей, впрочем, предпочитали прянику кнут и придерживались мнения, что «буква с кровью входит». Миссионеры проявляли по отношению к индейцам часто бессмысленную жестокость и недостойное священнослужителей высокомерие. Если слуги из числа аборигенов недостаточно расторопно исполняли свои обязанности, их подвергали суровым наказаниям: били палками и стегали плетьми, оставляли в колодках под палящим солнцем или, напротив, в сырых подвальных темницах. Отдельным видом кары были унижения – индейцев заставляли раздеваться, выдирали руками волосы, что считалось у коренных американцев очень плохим знаком. Оскорблений и бранных слов в адрес несчастных никто даже и не считал…

Еще более страшным карам завоеватели в сутанах подвергали тех, кто упорствовал, не желая отказываться от своих религии и обычаев, а также уличенных в отступничестве от христианства и возвращении к вере отцов. Печально известный своей жестокостью второй епископ Юкатана Диего де Ланда рассказывал, что на первый раз приговаривал «виновного» к ношению позорного колпака и двум сотням ударов плетьми – самое мягкое наказание, пережить которое удавалось не всем.

В случае рецидива «идолопоклонничества» де Ланда без стеснения использовал прижигания каленым железом или даже более жестокие пытки – жертву подвешивали на вывернутых в суставах руках и, словно этого было недостаточно, по капле лили ей на спину кипящее масло. Для изобличенных жрецов свергнутых богов обычно применяли пытки водой: через воронку человеку прямо в горло заливалась горячая вода, после чего один из палачей прыгал ему на грудь или на живот, из-за чего вся вода, теперь уже обильно сдобренная кровью, выплескивалась обратно через рот, нос и даже уши…

Обессиленную такими истязаниями жертву долго морили голодом в подземных камерах, из которых был только один выход – на эшафот, к обложенному хворостом столбу. В «Сообщении о делах в Юкатане» епископ писал: «Некоторые, обманутые демоном, от огорченья вешались в камерах, но в общем все подозреваемые проявляли много раскаяния и