время пытки приводил надзирателей в ярость.

Наконец все стихло.

— Он уже мертв, — сказал один охранник другому.

— Надо вынести его и прибраться, — тяжело дыша, сказал второй и ушел.

Я утешаю себя тем, что для кого-то весь ужас закончился. Смерть — это милость. Я повторяю себе это каждый день.

Только в кино бывает, что пленника бьют между ног, а он смеется и грубит в ответ. В настоящей жизни пытка — это кощунство. Мужчины порой кричали как девчонки, тоненьким голоском. Видимо, под долгой нагрузкой свойства голосовых связок меняются. Заключенные орали до хрипоты, захлебываясь соплями вперемешку с собственной кровью.

Начало у пытки могло быть разное. Одни охали басом, другие призывали Аллаха, третьи пытались как-то польстить надзирателю или пожаловаться. Но сострадания в нашей тюрьме не было. Был Бог, и к нему обращались сотни раз на дню, но вот милосердие осталось где-то на свободе.

Надзиратели знали свое дело. Я долго гадала, каким образом они подбирали пытку для заключенного, ведь пытали здесь по-разному. Была растяжка, могли бить ногами, могли стегать по груди или спине, прикладывать головой о разные жесткие поверхности, ну и классика — плетью по пяткам. Электричество — это только для детей. Сейчас я думаю, они уже так наловчились, что просто нутром чувствовали, каким способом проще и быстрее сломать человека. Некоторые боятся унижения, некоторые стыдятся наготы, а из некоторых можно выжать признание, только избив до полусмерти. Полицейские наслаждались свой властью — властью калечить, убивать или миловать.

Совсем поздно, но пытки продолжаются. Мой мозг уже отказывается фиксировать происходящее. Я осознаю, что сейчас глубокая ночь, что все в камере спят, что за дверью пытают человека, но не могу заставить себя что-либо почувствовать. Заключенный истошно кричит и просит о смерти, а я так слаба, что чувствую, как сознание проваливается в темноту. Я пытаюсь заставить себя мысленно быть с ним, но даже слова молитвы путаются в голове и обрываются. Я не знаю, в кого превратилась. За дверью пытают человека, а я не могу плакать, не могу сочувствовать, не могу молиться. Я пишу безо всяких чувств.

Сегодня закончилась жизнь еще одного человека. Его убили о дверь нашей камеры.

День пятнадцатый

Сегодня в сознании у Кристины произошел прорыв. Она призналась, что пытка заключенных — непродуктивная вещь. А также, что это бесчеловечно и недопустимо. Хотя бы потому, что часть заключенных невиновны… Вот так! А я думала, что она безнадежна.

Утром выпустили двух проституток. Тех, что из новеньких. Мужчины, которых повязали вместе с ними, признались, что у них был секс не за деньги, а просто так. Думаю, они откупились, иначе как объяснить, что это произошло так быстро? Я даже уверена, что полицейские зачистили публичный дом, чтобы подработать. Нахед права: добыть доказательства в деле о проституции очень сложно. Все очень обрадовались, когда в камере стало свободнее. Правда, та грубиянка с розовой косичкой осталась.

А через два часа прибыло пополнение. Посадили еще двух, и нас стало опять двадцать семь. Первая женщина довольно пожилая. Ее зовут Ранда. Нахед взяла ее к нам.

Вторая еще подросток, пусть по внешнему виду и не скажешь. Ее зовут Басима. Она алавитка, но очень бестолковая. Посадили за проституцию, хотя она не признается. Но если судить по ее одежде и манере разговаривать, то, наверное, так и есть. Она мне не понравилась. Выпендривается больше, чем Шадя. Прямо совсем как я.

Ее поселили к Патрон, которая ее тут же поставила на место.

— Я здесь долго не задержусь! — заявила Басима.

Патрон усмехнулась.

— Да ну?

— Я им ничего не скажу!

— Да ну? — Патрон нашла себе развлечение.

— Ага! Пусть только спросят — я им всю их родословную расскажу!

— Деточка, сколько тебе лет? — спросила ее Патрон.

— Шестнадцать!

— Шестнадцать… — повторила Патрон. — Вот мне интересно, тебя как пытать будут — электричеством или плеткой? Вроде ты еще ребенок… А вроде и нет…

Вся камера дружно усмехнулась. Басима до конца дня молчала.

Я много думала о социальном устройстве, ведь нас здесь много и мы все разные.

Итак, население нашей камеры я условно разделила на три группы. Лидер первой группы Патрон — безумно харизматичная женщина с потрясающим чувством юмора. У нее в группе либо профессиональные проститутки, либо забитые малодушные девчонки, неспособные за себя постоять. Они прислуживают проституткам, которые в основном чернушницы. Это очень грубые расчетливые женщины, они существовали по своим жестоким законам. Им пришлось стать такими, чтобы выжить. Они очень глупые, с большим общим комплексом неуверенности, поэтому конфликтуют друг с другом каждый день. Стычки начинаются как из-за квадратных сантиметров, так и со слов: «Ты за базар отвечаешь, шлюха?! — Это я шлюха? Ща я тебе покажу, падла!»

Теоретически за ними должна следить Патрон, но ей нравятся зрелища и она не против понаблюдать, как две женщины рвут друг другу волосы и разбивают в кровь губы о колено, в то время как она уплетает их порции вареной картошки, обильно политые оливковым маслом. Такие драки обычно заканчиваются тем, что через решетчатое окно в двери на нас выливают ведро воды. Тогда все смолкают. Но картошка-то уже съедена!!! Хопа так!

Если бы в нашей камере сидели только такие, как они, то нас с Кристиной давно измолотили бы до смерти. Среди них есть парочка адекватных и не очень озлобленных, но и они вынуждены общаться с остальными из своей общины с помощью кулаков и брани, потому что другого способа не знают. И это не помешало нам с Кристиной привязаться к Фатиме, Фати, Рауле, потому что помимо грубости в них были страх, боль и доброта.

У Патрон своя территория. На севере она граничит со стеной, на востоке — с батареей, с которой постоянно течет конденсат и в которой прячутся тараканы, на юге — с нами, а на западе — с территорией Зиляль.

Группа Зиляль поменьше. В основном там убийцы и воровки. Есть несколько осужденных за проституцию, но они занимались этим не профессионально. Они замужем, и я не знаю, как умудрились сесть по этой статье. Наверное, просто остро нуждались в деньгах и решили раз или два «подработать». Все они необразованные, вечно сплетничающие типичные арабские домохозяйки. На востоке они граничат с группой Патрон, на севере — со стеной, двумя девушками-снайперами и Айей с ее верной спутницей Сафией, которые живут отшельницами и ни в одну группу не входят. На западе от них дверь, и это очень неудобно. Спят