Когда мы закончили петь, Генри подошел к жене. По дороге он раздавал слугам улыбки, ободряюще кивал то одному, то другому.

— Миледи, — сказал он, целуя Гертруде руку.

— Милорд, — прошептала она.

По крайней мере, в одном Генри точно не был похож на Эдуарда IV, известного своими любовными похождениями. Всю свою жизнь мой кузен любил одну только Гертруду.

Народу за обедом всегда собиралось немного: из членов семьи — супруги Кортни, их сын Эдвард да мы с Артуром. Кроме того, с нами за одним столом ели Констанция и Чарльз (как люди уважаемые, поставленные во главе всех слуг Генри и Гертруды), а также семейный священник и юный учитель и наставник Эдварда, студент Оксфордского университета. Мы с Гертрудой разместились по одну сторону длинного стола, но между нами села Констанция, и лица хозяйки мне видно не было.

Оба мальчика целыми днями упражнялись в стрельбе из лука. И когда подали фазанов, Эдвард с отцом завели беседу о влиянии длины лука на точность выстрела. Артур слушал их, забыв обо всем на свете и стараясь не пропустить ни единого слова.

О, как мне хотелось, чтобы Артура ждало лучшее будущее, чем то, которое, похоже, было уготовано ему, останься он жить в Дартфорде. Артур принадлежал к роду Стаффордов. Он должен был обучиться всем наукам и искусствам, подобающим человеку высокого происхождения. К сожалению, семейства Стаффордов и Булмеров утратили свой прежний блеск и влияние. Другое дело — Генри Кортни: этого представителя древнего рода король Генрих осыпал всеми мыслимыми благами. Так что никто другой в целом свете не мог помочь Артуру больше, чем наш нынешний хозяин «Алой розы».

— Скажи, Эдвард, а ведь правда же Артур демонстрирует большие успехи? — спросила Гертруда и, наклонившись в кресле, обернулась ко мне. — Может, он сам нам расскажет, чему сегодня научился?

Ее манера смотреть в глаза собеседнику так, словно она заговорщически ему подмигивает, была, как всегда, обворожительна. И вдобавок в который уже раз она словно бы каким-то сверхъестественным образом вдруг сумела заглянуть в мои мысли и узнать о моих надеждах, связанных с будущим Артура.

Я неуверенно улыбнулась в ответ и, слушая возбужденный рассказ малыша о том, как он провел день, наконец смогла попробовать фазана. Досадный дневной эпизод канул в прошлое, и, я надеялась, навсегда.

Разговор коснулся знакомых Кортни семейств, живущих на западе страны. Чарльз сообщил некоторые новости, которые узнал из присланных ему писем: у А. умер отец; Б. кругом в долгах как в шелках; урожай нынче из рук вон плох. Атмосфера за столом была мне знакома, примерно такие же разговоры велись и в Стаффордском замке: соседям тщательно перемывали косточки, обсуждали все, даже самые мельчайшие подробности чужой жизни, — разумеется, для присутствующих делалось исключение. Мою матушку подобные пересуды всегда страшно злили. Ей хотелось говорить на высокие темы: о важных политических событиях, о государственных делах. Но у Стаффордов это было не принято. Я поняла, что и в семействе Кортни тоже не любили разговоров о короле, его советниках и приближенных, о придворных делах и политике, о событиях в Англии и за рубежами нашей страны.

— Не забудь, послезавтра я устраиваю прием, — вдруг обратилась Гертруда к мужу. — Будут только свои и одни лишь дамы. За столом станут подавать пирожные и сладкие вина. Джоанне должно понравиться.

Она сказала это так, будто мне уже давно было известно об этом приеме, хотя я впервые о нем слышала. Генри так и просиял, а я попыталась скрыть удивление. Неужели Гертруда забыла предупредить меня? Но эта женщина никогда ничего не забывала. И с чего это, интересно, она взяла, что мне понравится? Ведь я согласилась погостить в Лондоне, выдвинув условие — не иметь ничего общего с королевским двором и придворными.

Неужели Гертруда специально ждала момента, чтобы «пригласить» меня в присутствии Генри, когда менее всего вероятно, что я стану артачиться?

Но, спохватившись, я отбросила эти мысли и устыдилась. Разве она не промолчала о нашей ссоре по поводу астрологии, разве не продемонстрировала при всех искренний интерес к Артуру? Я уж не говорю о великодушной доброжелательной заботе, которой в «Алой розе» нас окружали ежедневно, ежеминутно.

Генри Кортни положил вилку на стол.

— Я полагаю, настала минута поговорить еще об одном предстоящем событии, дорогая кузина. Каждую осень я устраиваю званый обед в честь своего лучшего друга Генри Поула, барона Монтегю. На этот раз обед назначен на четвертое ноября и будет проходить у нас в «Алой розе». И я бы очень хотел, чтобы вы, Джоанна, почтили нас своим присутствием. Мне кажется, вы знакомы с Монтегю, или я ошибаюсь?

— Да, я когда-то была представлена Поулам, — ответила я.

Мой кузен Генри Стаффорд был женат на Урсуле Поул, и ее братья и сестры регулярно гостили в Стаффордском замке. Братьев было трое: старший Генри, который всегда казался мне человеком несколько высокомерным; средний Реджинальд, тихий ученый-книгочей; и младший Годфри, головорез, каких мало, — признаться, его я особенно не любила. Но сейчас меня беспокоили не гости, а дата званого обеда: четвертое ноября, позже, чем мне хотелось бы.

— Значит, договорились, вы будете присутствовать на этом обеде, — улыбаясь, заключил Генри.

— Да, но позвольте напомнить, что как раз в это время, — запинаясь, ответила я, — мне обещали доставить вторую часть станка для производства гобеленов. Так что сразу после этого обеда я должна обязательно вернуться в Дартфорд.

Мои слова вызвали за столом настоящую бурю. Артур с Эдвардом шумно выражали протест. Гертруда смотрела на меня чуть ли не с ужасом. Но больше всего меня огорчило выражение, появившееся на лице Генри.

— Разве вам плохо у нас, дорогая Джоанна? — проговорил он огорченно.

Господи, как больно было мне слышать эти слова. Ведь во время пребывания в «Алой розе» именно беседы с Генри Кортни доставляли мне больше всего радости. Я не раз по вечерам приходила к кузену в кабинет. И, ласково поглаживая двух собак, которые преданно смотрели ему в глаза, он с огромным воодушевлением говорил со мной о том, что занимало его больше всего: о прошлом нашей страны, о прежних королях Англии. Признаюсь, когда-то я мечтала вот так же проводить вечера со своим отцом. Но после того как прошлой зимой он умер, я забыла, что такое семейный уют, ощущение дома, спокойная беседа у камина. А Генри вернул мне это чувство.

Артур, похоже, расстроился еще больше.

— Нет, нет… Я не хочу уезжать отсюда! — хныкал он.

— Ну-ну, не стоит переживать раньше времени, — гладила я малыша по руке, пытаясь успокоить. — Пока мы с тобой еще никуда не уезжаем, а там видно будет…

Да уж, не стоило заводить при нем речь об отъезде, надо было сначала подготовить мальчика.

Разговор за столом вернулся к приему, который устраивала Гертруда. Выяснилось, что не будет герцогини Саффолк. Зная, что супруг этой дамы, герцог Саффолк, считался лучшим другом короля, я не слишком огорчилась. Но тут маркиза сказала: