185 Женщина этого типа живет, отвернув лицо, подобно жене Лота, которая оглядывается на Содом и Гоморру. Мир и жизнь проходят мимо нее как сон – досадный источник иллюзий, разочарований и раздражений, которые вызваны исключительно тем фактом, что она даже на миг не может заставить себя взглянуть вперед. Из-за бессознательного, реактивного отношения к реальности в ее жизни господствует то, против чего она вела самую ожесточенную борьбу, – сугубо материнский женский аспект. Но если позднее такая женщина все же заставит себя повернуть голову, то она в первый раз увидит мир, так сказать, в свете зрелости, увидит его раскрашенным во все цвета с присущими ему чарующими чудесами юности, а иногда и детства. Это – видение, которое приносит знание и открывает истину, необходимое условие сознания. Хотя часть жизни будет уже безвозвратно потеряна, она все же уловит ее смысл.

186 Женщина, которая борется против отца, способна вести инстинктивное, женское существование, поскольку отвергает только то, что ей чуждо. Когда же женщина борется против матери, она может, рискуя нанести вред своим инстинктам, достичь большей сознательности, ибо, отвергая мать, она отвергает все смутное, инстинктивное, неоднозначное и бессознательное в своей природе. Благодаря ясному рассудку, объективности и маскулинности, женщина этого типа часто занимает важные должности, где ее с запозданием обнаруженные материнские качества вкупе с холодным интеллектом оказывают самое благотворное влияние. Эта редкая комбинация феминности и мужского разума весьма ценна как в области интимных отношений, так и в практической сфере. Как духовный наставник и советчик мужчины такая женщина, оставаясь неизвестной миру, может играть в высшей степени влиятельную роль. Мужскому уму легче понять ее, чем женщин с другими формами материнского комплекса; по этой причине мужчины часто наделяют ее проекцией положительных комплексов матери. Чрезмерно женственная женщина пугает мужчин с материнским комплексом, для которого характерна высокая чувствительность. Эта женщина, напротив, не пугает мужчину; более того, она строит мост для мужского разума, по которому тот может безопасно переправить свои чувства на противоположный берег. Ее понятливость внушает ему уверенность – фактор, который не следует недооценивать и который отсутствует в отношениях между мужчиной и женщиной гораздо чаще, чем можно представить. Эрос мужчины ведет не только наверх, но и вниз – в жуткий темный мир Гекаты и Кали, ужасающий любого разумного человека. Способность к пониманию, присущая женщине данного типа, становится для мужчины путеводной звездой во мраке и бесконечных лабиринтах жизни.

187 Из сказанного ясно: в конечном итоге, и мифология, и наблюдаемые эффекты комплекса матери, очищенные от сбивающих с толку деталей, указывают на бессознательное как на свой источник. Как еще человеку могло прийти в голову разделить космос, по аналогии с днем и ночью, летом и зимой, на светлый дневной мир и темный мир ночи, населенный фантастическими чудовищами, если только прототипа такого деления не было в нем самом, в полярности между сознанием и невидимым, неизвестным бессознательным? Восприятие объектов у первобытного человека лишь частично обусловлено объективным поведением самих вещей; гораздо более значимую роль зачастую играют внутрипсихические факты, связанные с внешними объектами только посредством проекции[107]. Это объясняется просто: первобытный человек еще не испытал той аскетической дисциплины ума, которая известна нам как критика знания. Для него мир – более или менее текучий феномен в потоке его собственной фантазии, где субъект и объект недифференцированы и находятся в состоянии взаимопроникновения. «Все, что снаружи, также и внутри», – можем сказать мы вместе с Гёте. Но это «внутри», которое современный рационализм так рьяно стремится вывести из «снаружи», обладает априорной структурой, которая предшествует всякому сознательному опыту. Совершенно невозможно понять, как «опыт» в самом широком смысле или, если уж на то пошло, нечто психическое может возникать исключительно из внешнего мира. Душа – часть сокровенной тайны жизни; как и всякий организм, она обладает своей особенной структурой и формой. Вопрос о «происхождении» этой психической структуры и ее элементов, то есть архетипов, носит метафизический характер, а потому не имеет ответа. Структура – нечто данное, предусловие, которое заведомо присутствует в каждом случае. Это мать, матрица – форма, в которую вливается весь прочий опыт. С другой стороны, отец репрезентирует динамику архетипа, ибо архетип состоит как из формы, так и из энергии.

188 Носителем архетипа является в первую очередь личная мать, ибо на начальных стадиях жизнь ребенка неотделима от нее и представляет собой состояние бессознательной идентичности. Она – и психическое, и физическое предусловие ребенка. С пробуждением эго-сознания связь между ними ослабевает, и сознание вступает в противоречие с бессознательным, то есть своей собственной предпосылкой. Это ведет к дифференциации эго и матери, личные качества которой становятся все более отчетливыми. Все сказочные и мистические качества, ассоциированные с ее образом, тускнеют и переносятся на наиболее близкого к ней человека, например бабушку. Как мать матери она «более великая»; она поистине есть «праматерь» или «Великая Мать». Нередко она приобретает атрибуты как мудрости, так и ведьмы, ибо чем больше архетип удаляется от сознания, чем яснее становится последнее, тем отчетливее становятся мифологические черты, которые приобретает архетип. Переход от матери к бабушке означает, что архетип поднимается на более высокий уровень. Особенно ярко это проявляется в представлениях батаков. Так, погребальное жертвоприношение в честь умершего отца достаточно скромно и состоит из обычной еды. Но если у сына есть собственный сын, тогда отец становится дедом, а значит, достигает более почетного ранга в потустороннем мире, тем самым требуя более существенных подношений[108].

189 По мере расхождения сознания и бессознательного, более высокий ранг бабушки превращает ее в «Великую Мать», и противоположности, которые содержатся в этом образе, часто распадаются. Тогда мы получаем добрую и злую фею или милостивую богиню и богиню злобную и опасную. В западной античности и особенно в восточных культурах противоположности нередко остаются объединенными в одной фигуре, хотя этот парадокс вовсе не тревожит первобытный ум. Легенды о богах так же полны противоречий, как и их моральный облик. На Западе парадоксальное поведение и нравственная амбивалентность богов стали камнем преткновения уже в древности и породили критику, которая в конечном счете привела к девальвации обитателей Олимпа, с одной стороны, и их философской интерпретации, с другой. Наиболее ярким проявлением этого, пожалуй, является христианская реформация иудейского понятия бога: нравственно амбивалентный Яхве стал исключительно хорошим Богом, тогда как все зло было объединено в дьяволе. Складывается впечатление, что развитие функций чувствования в западном человеке заставило его сделать выбор, который привел к нравственному расщеплению божественного на две половины. На Востоке преимущественно интуитивная интеллектуальная установка не оставляла места для чувственных ценностей, и боги, в частности Кали, смогли сохранить свой изначально парадоксальный нравственный облик. Таким образом, Кали – представитель Востока, а Мадонна – Запада. Последняя окончательно утратила тень, которая, хоть и на расстоянии, по-прежнему следовала за ней в аллегориях Средневековья. Она была перенесена в ад, где сейчас влачит ничтожное существование в качестве чертовой бабушки[109]. Благодаря развитию чувственных ценностей, величие «светлого» бога было усилено сверх меры, в то время как тьма, олицетворяемая дьяволом, локализовалась в человеке. Этому странному сдвигу главным образом способствовало то, что христианство, напуганное манихейским дуализмом, изо всех сил стремилось сохранить свой монотеизм. Поскольку отрицать реальность тьмы и зла было невозможно, не оставалось других альтернатив, кроме как взвалить ответственность за них на человека. Даже дьявол был в значительной мере, если не полностью, упразднен; в итоге эта метафизическая фигура, ранее составлявшая неотъемлемую часть бога, оказалась интроецирована в человека, который с тех пор стал подлинным носителем mysterium iniquitatis: «omne bonum a Deo, omne malum ab homine». В последнее время такое представление претерпело поистине дьявольские изменения; сегодня волк в овечьей шкуре нашептывает на ухо каждому, что зло на самом деле является не чем иным, как неправильно понятым добром и эффективным инструментом прогресса. Мы полагаем, что мир тьмы таким образом был уничтожен навсегда. Никто не понимает, какой это яд для человеческой души. Тем самым человек превращается в дьявола, ибо дьявол – это половина архетипа, чья непреодолимая власть заставляет даже неверующих восклицать «О Господи!» по каждому подходящему и неподходящему случаю. По возможности человеку всегда следует избегать идентификации с архетипом, ибо, как свидетельствуют психопатология и некоторые современные события, последствия будут ужасны.