русского Государственного банка и Банка Франции, — с порога ошарашил он Петра Львовича. Тот на мгновение замешкался…

— Но охрана золотого фонда во время войны — наиболее больной вопрос и для меня, и я надеюсь, что мои союзные коллеги поймут то тяжелое положение, в коем находится министр финансов, вынужденный считаться с необходимостью усиленных выпусков кредитных билетов, вызванной военными расходами[338], — только и нашел он что ответить.

Министры финансов Антанты: П. Л. Барк, Александр Рибо, Ллойд-Джордж. [Из открытых источников]

Ллойд-Джордж словно и не слышал этих робких возражений, похожих на оправдание проштрафившегося школяра. Канцлер обрушился на собеседника всей своей силой убеждения. Заговорил о своей давней заочной симпатии к нему, о том, как он ценит профессиональные таланты министра и восхищается его достижениями на финансовом поприще в столь сложный для страны период. И у Петра Львовича не оставалось сил, чтобы остановить этот водопад красноречия опытного политика. А Ллойд-Джордж уже предлагал свое содействие, поддержку, а главное, дружбу. О, он хорошо понимает значение этого слова, умеет ценить верных друзей и, что самое важное, — никогда не покидает их в тяжелую минуту!

Ллойд-Джордж и в дальнейшем, используя любую возможность, умышленно создавал ситуации, чтобы остаться с Барком наедине. И каждый раз упорно заводил разговор о необходимости пополнения резервов золота Банка Англии, всячески стараясь при этом скомпрометировать позицию Рибо на сей счет. Даже однажды, выходя из здания Министерства финансов Франции, где в кабинете Рибо шли переговоры, он, как говорится, «на ногах» вновь вернулся к этому вопросу, упорно вбивая в голову Барка тезис о неизбежности вывоза золота из России.

Золотой запас Государственного банка составлял в то время 1,6 млрд руб., т. е. превышал вдвое указанную Ллойд-Джорджем сумму необходимого резерва для Англии в 80 млн ф. ст. Разменный фонд Банка Франции был несколько меньше.

Обращает на себя внимание тот факт, что Барк с большим пониманием относится к позиции и аргументации англичан, словно губка впитывает их аргументацию, обосновывающую необходимость дополнительного притока золота в страну. Так, министр финансов в своих выступлениях и докладах всячески подчеркивает, что «англичане очень обеспокоены положением своего центрального эмиссионного банка, Bank of England, которое является чрезвычайно напряженным»[339]. И, что называется, «входит в положение», хотя и ссылается при этом на позицию Ллойд-Джорджа: «…трудности эти побуждают английского канцлера казначейства обратить особое внимание на охрану Английского банка, являющегося регулятором всего кредита в стране. Вот почему надлежащий уровень золотого запаса этого учреждения приобретает совершенно исключительное значение, и когда Великобритания открывает кредиты своим союзникам, и платежи в счет этих кредитов производятся главным образом за пределами Соединенного королевства и ведут в конечном результате к дренажу звонкого металла из Английского банка, то для этого последнего становится необходимым при открытии кредитов обеспечивать таковые пополнением известной части золотого резерва»[340]. Притом Барк не забывает напомнить, что резервы золота Банка Франции и Государственного банка «значительно» превосходят имеющиеся у Банка Англии.

Пусть читатели извинят меня за столь обширную цитату. Но, на мой взгляд, это было сделать необходимо, поскольку первая часть посыла Барка взята из официального документа, подписанного министром финансов, датированного, скорее всего, концом февраля 1915 г. Вторая — из воспоминаний, над которыми он работал спустя много лет. Как видим, Барк так и не понял, что, излагая подобным образом причины собственных действий в том, уже тогда далеком, феврале 1915 г., он фактически саморазоблачился, показав, насколько глупо, если не предательски, вел себя.

Совсем иной линии на фоне «пластилиновости» Барка придерживались французы. Когда Ллойд-Джордж попытался надавить на членов делегации Франции Вивиани и Делькассе[341] в вопросе участия Парижа в вывозе золота в Англию, оба министра твердо поддержали позицию Рибо, который «прятался» за независимый статус Банка Франции, представляющего собой «самостоятельное учреждение, не подчиненное министру финансов». При этом он переводил стрелки на Совет Банка Франции и его управляющего Жоржа Паллена, указав на независимость их от правительства в принятии решений.

Барк же, напротив, прямо заявил, «что такие соображения меня связывать не могут, так как наш Государственный банк входит в состав учреждений Министерства финансов и глава финансового ведомства ответственен за него, как и за другие департаменты министерства».

Возможно, у Барка взыграло самолюбие, и он хотел дать понять, что он-то и есть тот единственный человек в руководстве России, кто уполномочен принимать решения и с кем можно и нужно вести разговор о вывозе золота. Очевидно, однако, что как переговорщик он сразу же лишил себя возможности корректировать линию поведения в ходе дальнейшего торга. Сделал ли он это умышленно или по простоте душевной, не знаю, но ослабил ли собственную переговорную позицию? Несомненно.

А вот как любил вспоминать об обстоятельствах этих переговоров в Париже Ллойд-Джордж: «Когда возник вопрос об отправке золота в оплату русских заказов, директор Банка Франции выразил свою точку зрения в длинной речи. Я сказал тогда: „Британская точка зрения будет изложена директором Английского банка“. Он (Канлифф) медленно поднялся со стула и, вздохнув несколько раз, заметил: „Мы не намерены выпускать из своих рук наше золото“. Затем он вновь опустился на свое место»[342].

Следует признать, что Уолтер Канлифф — «фермер-джентльмен», «этакий Джон Буль с грудью колесом и усами моржа», был непростым переговорщиком. Человек очень жесткий и преисполненный важности, он считал возможным разговаривать с британским правительством только «через премьер-министра, поскольку даже контакты с канцлером казначейства ниже его достоинства»[343]. Сам Ллойд-Джордж и через много лет при каждом удобном случае любил вспоминать различные эпизоды, связывающие его с Канлиффом. Так, однажды он спросил банкира, как тому удалось просчитать последствия одного решения. «Я подумал об этом в церкви», — последовал ответ. Рассказывая об этом, Ллойд-Джордж рассмеялся и заявил слушателям: «Вероятно, Канлифф никогда и носа своего не показывал в храме»[344].

В целом же, несмотря на несколько ироничное отношение к личности Канлиффа, этого, по его словам, «благоразумного старомодного парня» Ллойд-Джордж очень ценил. «Канлифф не очень хорош как переговорщик. Его манеры неуклюжи, но советы хороши», — говорил он в кругу близких друзей[345].

В отличие от Ллойд-Джорджа, у другого участника тех событий, я имею в виду российского министра финансов, сформировалось несколько иное представление о главе Банка Англии: «Лорд Канлифф был типом спокойного, флегматичного англичанина, медленно думающего и медленно говорящего. В заседаниях он являлся контрастом быстро соображавшему и оживленно говорившему Ллойд-Джорджу; под обычной флегмой у лорда Канлиффа скрывалось много природного юмора, и своими меткими замечаниями практического деятеля он не прочь был поставить