– О твоей истории, Инна.

– И? Понравилась моя история? – спросила она, не замечая, что уже почти бежит за ним следом вниз по лестнице.

– Не очень.

Он, не выпуская ее руки, нажал светившуюся в темноте красным кнопку на двери, толкнул, выскочил на улицу, вытянув ее следом за собой.

– Станешь о ней писать?

Она не понимала, почему мчится за ним через двор в самую темноту, в самое опасное место. Почему она вдруг почувствовала, что может довериться ему? Потому что случайная женщина Маша, которая звонила по ее просьбе к ней домой, а потом ее соседке, не могла никак быть связана с бандитами, подставившими ее?

Может быть…

Потому что человек, посланный ее уничтожить, не стал бы разговоры с ней разговаривать на лестничной клетке, рискуя привлечь внимание. Не стал бы тащить ее из подъезда через весь двор, на ходу что-то объясняя. Он бы просто убил ее еще там, на лестнице. Бесшумно. Быстро. Не привлекая внимания.

Может быть…

– Залезай, быстро, – скомандовал он, влезая в машину, спрятанную так ловко, что Инна, проведя полдня в наблюдениях, ее даже не видела.

Она со вздохом полезла на пассажирское сиденье. И они сразу тронулись. Сначала выехали из двора, потом из микрорайона, затем из города.

– Куда едем? – потревожила она наконец тишину, повисшую в автомобиле.

– Ко мне. Ко мне домой.

– Зачем? – Инна потерла щеки. Произнесла с кивком: – Попробую угадать… Писать с меня роман станешь. Как художник картину?

– Не угадала, Инна Владимировна. Твою историю я описывать не стану.

– Почему?

– Потому что не хочу. Потому что я хреновый писатель. Хотя моя подруга и утверждает обратное.

– И это все причины, из-за которых вы решили лишиться спокойной жизни? – усмехнулась она криво. – Вы же понимаете, что моя история небезо-бидна. Она опасна. Она стоила жизни… моей маме.

У нее сильно защипало в носу и глазах. В груди сделалось так больно, будто у нее лопнуло сердце. Она готова была разрыдаться. Вот-вот готова была разрыдаться. Держала себя в руках, насколько это было возможно. Все минувшие дни, взращивая в душе ненависть, держалась.

– И вас бы уже не было сейчас, не встреть я вас на лестничной клетке, – произнес он, покосился в ее сторону и через минуту протянул ей коробку с платками. – Ревите, Инна. Ревите сколько угодно. И чем сильнее, тем лучше. Можете даже кричать. Громко кричать.

– Зачем? – спросила она задушенным голосом.

Слезы вот-вот готовы были прорваться.

– Вы должны дать выход вашему горю. Со мной можно. Я пойму…

Она прорыдала до самого его дома. Рыдала, причитала, жаловалась, каялась, просила прощения. Он не перебивал. Лишь изредка, когда ее дыхание заходилось, он осторожно трогал ее за плечо и легонько встряхивал.

– Мы приехали, Инна, – сказал мужчина, въехав в ворота и заперев их изнутри. – Выходи.

Опираясь на его руку, она выбралась из машины. Глубоко вдохнула ночной прохладный воздух.

– Пахнет влагой, – хрипло произнесла она. Плохо ориентируясь в темноте, шла за ним, спотыкалась на каждом шагу.

– Рядом озеро. Рыбы полно. Ты удишь рыбу, Инна?

– Нет. Никогда не пробовала.

– И я никогда толком не пробовал. Выходит хреново, – признался он. – Может, следует начать учиться?

– Не знаю, – шепнула она со всхлипом. – Для начала надо бы попробовать во всем разобраться. А уже потом заняться рыбалкой. Хорошо тут у вас. Тихо.

– Да. Тихо. Дом на окраине. Соседи далеко. Никто не мешает.

Он заворочал в замке ключами, отпер дверь, потянул на себя. Нашарил рукой выключатель. Свет в просторной прихожей зажегся сразу в трех местах – под потолком большая люстра в виде колеса от телеги, над большим зеркалом в пол в тяжелой дорогой оправе красного дерева и над вешалкой.

Инна ступила за порог, глянула на затоптанный полосатый ковер.

– Не разувайся. У меня пыльно, – предупредил он, широко махнул рукой влево. – Идем, там кухня. Надо чего-нибудь перекусить. И поспать.

– Не хочу ничего есть, – пожаловалась она, забираясь с ногами в широкое плетеное кресло возле узкого стрельчатого окна. – Вообще ничего не хочу. Даже, наверное, жить не хочу.

– А это вы зря, Инна, – отозвался он, хлопоча возле плиты с омлетом. – Инстинкт самосохранения такая настырная вещь, он не позволит вам ни за что умереть раньше положенного срока.

– Считаете? – усомнилась она, рассматривая мужчину со спины.

Сколько ему лет? Сорок, пятьдесят? Или меньше? Понять по его внешности было сложно. В фигуре не было возрастной одутловатости, как у его студенческой подруги Марии, которой она навскидку дала бы все шестьдесят. Не спортсмен, конечно, но и не развалина. Волосы еще густы, зубы прекрасны. А легкий тремор в руках, это, видимо, от его тяги к алкоголю. Когда они вошли в кухню, Инна заметила строй пустых бутылок вдоль одной стены. Лицо немного помято, но стариковских морщин нет. Глаза ясные, невероятного голубого цвета. И взгляд…

«Что за взгляд!» – восторженно воскликнула бы ее мама, познакомься она с ним.

Кстати!

– А мы ведь с вами так и не познакомились, – произнесла она в его спину. – Вы меня знаете. Обо мне немало знаете, как я поняла. А я о вас вообще ничего. Кто вы?

И он вдруг засуетился, смутился. Стащил с бедер заляпанный жиром передник. Отставил с огня сковороду с приготовившимся омлетом. Подошел к креслу, на котором она ежилась.

– Сергей Кузьмич Авдеев, – представился он, манерно склоняя голову, и даже каблуками прищелкнул. – Сорока пяти лет от роду. Не женат. Никогда не был. Детей нет. Не судим. Не привлекался.

– Теперь привлекут, – невесело пошутила она, протягивая ему руку. – Готовьтесь к неприятностям, Сергей Кузьмич Авдеев. Я Инна… Инна Владимировна Комарова. Двадцать семь лет. Не замужем. Детей нет. Не судима. Не привлекалась. Но тюрьма по мне плачет, как вы поняли. И по пятам моим чешут бандиты, желая избавиться от нежелательного свидетеля в моем лице. Так что… Так что, Сергей Кузьмич, хорошо подумайте, прежде чем становиться персонажем моей скверной истории.

– А я не хочу становиться персонажем, – произнес он, уставившись на свои растопыренные трясущиеся пальцы. – Я, может, хочу стать главным героем.

– Ух ты! – Она вяло улыбнулась. – А я могу полюбопытствовать: зачем вам это нужно?

– Чтобы спасти тебя. От них, от самой себя. Доброе дело хочу сделать. Может, впервые в жизни, – озвучил он то, над чем так долго и сам ломал голову. – Знаю, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, и все же… Все же хочу попробовать.

– Понятно. Заскучали. Утерян жизни смысл. Там не найден. – Инна махнула рукой в сторону ровного ряда пустых бутылок из-под алкоголя. – Считаете, поможет?