– У меня, если ты помнишь, сын есть! У которого погибла мать! И он плачет. Понимаешь ты или нет, кукла бездушная!

Последовал энергичный стук каблучков, затем хлесткий звук пощечины. И голос Юли, совершенно неузнаваемый, совершенно не подходящий к ее облику и красоте, настолько он показался Игорю отвратительным, произнес:

– Это тебе за куклу, скотина! И по поводу сына… Ты что же не предполагал, что твоему сыну будет больно?! Не предполагал, когда затевал все это?

– Что это? – пробубнил Глеб невнятно. Так, как будто прикрывал рот ладонью.

Может, щеку тер после пощечины? А может, она ему по губам вдарила? Вот истеричка!

– Ты не предполагал, что твоему сыну будет больно, когда заказывал свою жену?

Ее голос снова стал прежним: вкрадчивым, обольстительным, опасным.

– Что я делал?! Заказывал жену? Ты совсем свихнулась. Окончательно свихнулась, да?

Он возмущался, да, но как-то снова неубедительно. Точно так же фальшиво он переживал в первые дни после трагедии. Актером он был никудышным. А это плохо. Плохо для политика.

«Нет дыма без огня? – подумал Игорь и принялся укладывать в папку старые документы. – Она что-то знает? Или просто бахнула, чтобы его позлить?»

Он как раз застегивал кнопку на папке, когда дверь за его спиной широко распахнулась.

– Никто не заходил?

Юля! Она вышла из кабинета и подобралась к нему со спины так близко, что он слышал запах ее разгоряченного тела, слышал ее дыхание. Понадобилось несколько секунд, чтобы справиться с волнением. Это плохо, он должен реагировать молниеносно.

– Нет, Юлия Владимировна, никто не заходил. – Он повернулся к ней с папкой в руках, шагнул в направлении стеллажей у восточной стены. – Никто не заходил и никто не звонил.

– Это хорошо, – она покусала нижнюю губу, пристально его рассматривая. И вдруг спросила: – Что ты делаешь сегодня вечером?

– Что?

Папка в его руках дрогнула. Он едва удержал ее в руках. Еще один промах. Надо дорабатывать.

– Я спросила, Игорь, что ты делаешь сегодня вечером?

Она отставила левую ногу в сторону. Ту самую, вдоль которой шел глубокий разрез на платье. Это ему стоило груды погибших нервных клеток! Но он выдержал это испытание. Не опустил взгляд на ее ноги.

– После работы? – уточнил он с мимолетной улыбкой.

Улыбку эту он несколько недель в прошлом году отрабатывал перед зеркалом. Она была загадочной, едва уловимой, интригующей. И она удивительно преображала его скучное лицо.

– После работы, – кивнула Юля.

Ее руки сошлись под грудью, которая обозначилась в декольте почти наполовину. Игорь мысленно простился с еще большей порцией нервных клеток. Но дыхание контролировал.

– После работы я хотел сегодня поехать в спортзал, – соврал он.

– Не можешь отложить?

– А что такое? – сделал он озабоченное лицо. – Что-то по работе?

– Нет. Не по работе. – Она уронила руки, встала ровно. – Я хотела попросить тебя сопроводить меня в одно место. За город. У меня назначена встреча, но… В общем, не важно, забудь.

Она повернулась, чтобы уйти. И он все же попался.

– Я готов, Юлия Владимировна, – проговорил он быстро, не сводя взгляда с ее туго обтянутого платьем аккуратного зада. – Откуда вас забрать?

– Я сама за тобой заеду. Диктуй адрес…

Он умышленно не назвал номер своей квартиры. Она была съемной, из недорогих, со старой мебелью. Секционная стенка из советских времен, два продавленных кресла под чехлами из искусственного меха, диван не из гарнитура. На кухню ему самому не хотелось заходить, что говорить о Юле! В общем, ее прекрасным ножкам было ни к чему переступать порог его дешевого жилища. Поэтому он и не назвал номер квартиры. Указал лишь подъезд.

– В двадцать ноль-ноль будь готов. Я подъеду.

И она ушла. А он еле дождался конца рабочего дня. И все думал и думал, думал и думал. Что надеть? Как на работу – в костюме – будет неправильным. Одежду для клуба надевать тоже не имело смысла. Это же не романтическое свидание. Деловая поездка. Остановил свой выбор на демократичных темных джинсах и легком сером джемпере. Но обул-ся в замшевые мокасины яркого оранжевого цвета.

Юля оценила!

– Классно выглядишь, – похвалила она, стоя возле своей машины и поигрывая ключами. – Непривычно.

– Спасибо. – Игорь почувствовал, что краснеет. – А вы, как всегда, Юлия Владимировна, безу-пречны.

Она выглядела потрясающе. Шелковый серый комбинезон с широкими штанинами и запахом на груди. Высокие шпильки.

– Садись за руль, Игорь. Я устала.

Она швырнула ему ключи. Он ловко поймал, полез за руль. Тут же обругал себя. Поймал ключи, как кость собака. Решил быть настороже.

– Слушай, давай без отчества. И на «ты», пока мы не на работе, – предложила она, усаживаясь на пассажирское сиденье. – Обстановка неформальная. Ты как, не против?

– Я не против, Юля.

Он глянул на нее с улыбкой. Уже с другой, тоже тщательно отрепетированной. В ней не было ничего загадочного. Она была открытой, почти счастливой. И он прибегал к ней, когда надо было приоткрыть какие-нибудь важные двери, за которыми важничали очень важные персоны.

– Ну, едем, Игорек.

– Куда? – Он тронул машину от подъезда.

– Даже пока и не знаю. Куда же нам поехать, где бы нам с тобой никто не помешал поговорить о серьезных делах. – Она глянула на него с показным равнодушием. – Ты ведь уже понял, что никакой встречи у меня не было назначено. Мне нужен разговор с тобой. Серьезный разговор.

– Понял. – Он кивнул, выворачивая руль влево. – И я понял, что видеть нас вместе не должны.

– Умный мальчик, – она мимолетным движением коснулась кончиками пальцев его светлых волос. – И даже знаешь, куда ехать?

– Знаю.

– Ух ты! Все-то ты знаешь! Или все же нет? Или все же есть что-то в настоящий момент, чего ты не знаешь? А?

Тон был игривым, зазывным. И он часто слышал, как она говорит именно так. И знал, чему этот тон предшествует. Поэтому набрался смелости и выпалил:

– Именно сейчас? Ну да, кое-чего не знаю.

– И? – И последовало еще одно касание ее пальцами его волос.

– Я вот совершенно точно не знаю, как снимается этот твой дурацкий комбинезон!

Вот почему-то с самого утра, стоило ему открыть глаза, стало казаться, что день не задастся. Странное предчувствие, да, но не обмануло. Сначала кофе просыпал на пол в кухне и собирал старым веником. Он же чистюля. Оставить как есть не мог. Потом кофе выполз пухлой пеной из турки и расползся по плите. Уже напиток испорчен. Пришлось довольствоваться чаем. Из пакетика! Этого он не терпел. Но крупнолистового в шкафу не нашел. И вспомнил, что Серега весь заварил в прошлый свой визит. Четыре чашки выпил под сладкие ватрушки, навязанные Ольгой.