Я люблю тебя, мой дорогой. Возвращайся скорее домой и сам все увидишь. Ты их тоже полюбишь».

Фридрих лег на спину на койку, сложил письмо. Закрыл глаза, сжимая послание жены. Перед его внутренним взором возникла ее улыбка – улыбка настоящего ангела.

Когда Фридрих впервые прочел о предложении курата Бауэра, он заволновался. От фрау Фенштермахер он знал о том, каким кошмаром была ее работа с детским хором – много недель об этом слышала вся деревня. Фридрих понять не мог, почему курату вообще пришло в голову обратиться к его жене с подобным предложением – как на это пошло руководство, как согласились родители-католики, пусть даже оплата у Лии была минимальной – настолько ей хотелось получить эту работу.

Фридрих покачал головой и спрятал письмо за пазуху, рядом с сердцем. Лия была не только красавицей, она еще и пела, как ангел. Надо отдать должное бабушке, которая с детства учила внучку читать ноты и играть на пианино. В Обераммергау это было явлением обычным – как среди католиков, так и среди протестантов и евреев. Музыка являлась важным предметом обучения – пение было обязательным для всех, и к нему часто добавлялась игра на каком-нибудь инструменте. Особенно это относилось к детям католиков – с ними с младых ногтей начинали заниматься музыкой, пением и актерским мастерством. Кроме того, детей обучали резьбе по дереву или хотя бы умению радушно принимать гостей. А как еще деревушка могла подготовиться к тому, чтобы каждые десять лет ставить «Страсти Христовы» и при этом целый год принимать у себя желающих их посмотреть?

Но Лия не имела специального педагогического образования. Ничего из этого не выйдет, и Фридрих боялся за душевное состояние жены, если священник по какой-то причине заберет свое предложение назад или предложит работу другому человеку – тому, кто будет лучше подготовлен или окажется католиком. Жаль, что он не мог предостеречь Лию, возможно, даже отговорить ее принимать это предложение.

Но оказалось, что в сердце его жены зажегся огонек. Фридрих заметил это в торопливом почерке, которым было написано ее письмо. Лия просто светилась – он понимал это из ее слов, из того, как чуть заметнее над строчкой подскакивает буква «t», как весело закручен хвостик у «k». Выяснилось, что его жена – прирожденный педагог, строгий, когда необходимо, но умеющий стать для детей добрым наставником и советчиком. Она сама не раз в этом признавалась. Впервые с тех пор, как они поженились, Лия почувствовала свою силу.

Как он мог запретить ей это или отговаривать ее? Если ничего не изменится (Фридрих представить себе не мог, каким образом это произойдет), ей понадобятся поддержка и радость, которую давала ей такая жизнь. Да и заработок Лии пригодится.

Фридрих достал из кармана фигурку младенца, которую вырезáл из сосны в редкие свободные минуты, провел большим пальцем по ее лицу, ручкам и ножкам.

С тех пор как они вошли в Польшу, его подразделение только тем и занималось, что уничтожало поляков[19]. Фридриха на прошлой неделе не послали жечь синагогу, но его приятель Гюнтер Фридман вернулся с задания белее мела. Он шепотом поведал о том, как они согнали мужчин, женщин и даже детей из деревни в синагогу. Уже закрывая дверь, Гюнтер встретился взглядом с девчушкой, и ростом, и возрастом напомнившей ему Гретель – дочурку, которая осталась дома. Гюнтер сказал, что девочка, казалось, лучше, чем он сам, понимала, что происходит. По приказу он задвинул засов снаружи, и его подразделение сожгло синагогу дотла. Крики несчастных – раздававшиеся до тех пор, пока беззащитные люди не задохнулись в дыму, – несколько дней стояли в ушах у Гюнтера. И долго еще липкий запах горящих волос и плоти не выветривался из его кителя. Фридриху показалось, что его вот-вот стошнит.

Он больше не мог убивать людей, быть частью машины-убийцы, уничтожавшей сельских жителей, которые были виноваты только в одном – они оказались на пути у немецкой армии. Но с другой стороны, Фридрих понимал: выбор у него невелик. И ничего хорошего ему этот выбор не сулил.

Он едва не испачкал младенца Иисуса, когда погладил его грязным пальцем. Фридрих вспомнил малыша Генриха, его интерес к младенцу Иисусу – Лия написала, что так и не смогла забрать фигурку у самого трудного, но тем не менее любимого ученика.

«Генрих Гельфман? Любимый ученик?» Фридрих покачал головой. Лия ослеплена любовью. Неужели всех детей, так же, как и Генриха, привлекают другие дети, младенцы?

Впервые за время пребывания в Польше Фридрих улыбнулся, ему стало теплее. «А разве можно не любить детей? И что может быть дороже моей Лии? Я не могу подарить ей ребенка, но когда она растворяется в этих детях, они становятся ее семьей. У нее вновь появляется желание жить».

* * *

Джейсон прождал Рейчел в кафе на Тиргартене еще два часа после условленного времени. Прочел от корки до корки две утренние газеты, съел два пирога со сливами, выпил три чашки черного кофе – точнее напитка, похожего на кофе, – благодаря звезды за то, что как иностранный корреспондент получил специальные продовольственные карточки. Однако девушки все не было.

Взъерошив негнущимися пальцами волосы, Джейсон помассировал затылок. «Какой ты, Янг, дурак! Какой дурак! Ни одна сенсация того не стоит! Какому риску я подвергнул тебя, Рейчел? Если они убили Кристину… если твой отец тоже в этом замешан… если он обнаружил, что ты рылась у него в бумагах…» – Дальше он даже думать боялся.

Ради них обоих он решил, что не станет звонить Рейчел в гостиницу, и ей звонить себе в редакцию запретил. Джейсон мог поспорить на недельное жалованье, что телефоны прослушиваются рейхом. Но два часа – слишком долго. «Что-то случилось».

Джейсон бросил несколько монет на столик и направился в гостиницу. Он не мог оставить девушку в беде, что бы ни произошло.

Он уже почти дошел до Вильгельмштрассе, когда увидел, как из потока утренних покупателей отделилась стройная фигурка Рейчел, облаченная в синий дорожный костюм. Джейсон даже не пытался скрыть облегчение, но его внимание привлекло напряженное лицо девушки.

Рейчел перешла улицу.

– Уверен, вам известно, мисс Крамер, как заставить парня страдать. – Джейсон взял у нее из рук сумку. – Собрались в путешествие?

Она прошла мимо него, не замедляя шага, даже не глядя ему в глаза.

– Помогите мне попасть на самолет, на корабль – куда угодно, лишь бы выбраться из Германии и как можно быстрее вернуться в Нью-Йорк. Мне очень нужно уехать. – Девушка оглянулась через плечо. – И не только из Берлина, но и из Германии.

Джейсон, сбитый с толку, шагал рядом с ней, не понимая, что означает ее просьба. Что произошло? Как это отразится на судьбе Амели? Без веских причин Рейчел таких разговоров не заводила бы.