— Так докажи, что я твоя! — в ответ зарычала, вызывая его на неравный бой. Каждое наше занятие недолюбовью не переступало границ, и я более чем уверена, что сейчас ничего не произойдет. С вызовом смотрю в потемневшие глаза, сама на бессознательном, инстинктивном уровне облизываю иссушенные губы, и как нарочно низ живота изныл от томящего спазма, наконец, ощутить его член в себе. Костя сощурился, обрушиваясь на мои губы, стал так целовать, будто душу высасывать, а я таяла в его крепкой хватке под сильным давлением тела и пульсацией между ног каждой натянувшей струной нервной клеточки. Мужчина резко встал на коленки, разрывая поцелуй, и без слов стянул с меня шорты, оголяя для себя. Я начала сводить ноги, но тут же получила жалящий шлепок по бедру.



— Я не разрешал тебе двигаться, — глубокий тембр голоса внушает власть сполна, и я, наоборот, еще шире развожу бедра, открываясь для него. Дразнюсь. Бросаю вызов, проверяя его выдержку. Дубровский расстегнул упряжку ремня, вынимая полы рубашки, затем приспустил их, высвобождая упругий, покрытый венами член. На головке уже проступила капелька семени, а мне до безумия захотелось слизнуть ее, и ощутить соль на языке. Костя снова лег на меня, и одним резким толчком вошел, без слов, без лишних действий, показывая нам двоим, что этот мир создан исключительно для нас, окуная с головой в нирвану чувственности.

Глаза в глаза, и никаких преград. Вцепившись в его крепкие плечи, ногтями впивалась в плоть мужчины, и царапала. Он двигался так, будто ничего вокруг не существовало — не спеша, вкушая каждый миг. Капельки пота собрались над его верхней губой, как и на лбу, что покрылся едва видной испариной. Я схватила его за шею и притянула к своему лицу, на секунду оба замерли, продолжая сверлить взглядом друг друга — карие против черных. А потом я первой захватила его губы в плен, пробуя сначала на вкус, затем углубляя поцелуй до помрачения рассудка. Мы бесстыдно ласкали языками рты, клацая зубами. Поцелуй переходил из нежного в голодный, похожий на то, как отчаянно пытаются надышаться воздухом перед погружением на глубину. Зная, что на обратно запаса просто не хватит. Дубровский вколачивался в меня, затем резко вышел и ловко перевернул на живот, словно я для него была тростинкой, и приподнял мой зад.

— Шикарная задница, — прорычал, ударяя по ней шлепком. Ягодицу опалило огнем. Жалящим, но сладостно-приятным. Я застонала, покачивая ею, будто кошечка виляла нервно хвостом. Замурлыкала, когда он так же наградил вторую половину.

— Ах! — вырвалось слишком громко, и я сразу уткнулась лицом в подушку, заглушая себя и то, как мне хорошо. Костя, не церемонясь, вновь обрушил еще несколько шлепков, а потом ущипнул за клитор, вот тогда я содрогнулась в мощном оргазме и застонала, прокричав его имя. Конечно, оно было приглушено подушкой, но Дубровский слышал мой призыв, а потому резко вошел и продолжил отправлять меня в мир, где были только он и я. Только наше душевное слияние… Потом я ощутила, как он намотал мои длинные волосы себе на руку, а второй придавил в области поясницы. Стал тянуть голову на себя, и я подчинялась. Вопреки боли, я покорялась ему, а потом получала незримое удовольствие, и еще один пронзающий оргазм до каждой клеточки в моем теле.

— Я больше не могу, — едва дышу, оперевшись на локтях. Затылок горит от сильной натуги, но Костя не ослабляет хватку, напротив, рычит и продолжает вдалбливаться, как ненормальный. Соприкасаясь своим телом с моим, звучат характерные шлепки — явные и понятные, что за стенами происходит соитие. Он снова шлепает меня, параллельно входя во всю длину, замирает. И так несколько раз, обрывая на самом пике. Низ живота ноет, как и то, что мне жутко захотелось пить. Я облизнула губы, ощутив шероховатость на них от частого дыхания. Шумно сглотнула.

— Я не разрешал тебе подавать голоса, саба, — Дубровский злобно высказался, и когда я хотела повернуться к нему лицом, то резко потянул на себя за волосы и мне пришлось подчиниться. Свободной рукой он обнял меня за талию, и не разрывая контакта, входил, только теперь под другим углом проникновения. Костя обрушился с поцелуями на мою шею, постепенно оставляя едва ощутимую боль от укусов. Нахмурившись, я впитывала каждое ощущение, которое чувствовала от его прикосновений. Закрыв глаза, запрокинула голову ему на плечо и отдавалась. Он начал мять мою грудь, пощипывать и тут же награждать легким поглаживанием, сменяя шлепком чуть ниже, не задевая её. Бережно, будто я для него фарфоровая кукла, в руках опытного мастера. — Так тебе нравится? — голосом змея искусителя вторил у моего лица, нашептывая в ухо. Костя продолжал медленно трахать меня, удерживая одной рукой за низ талии, а другой за шею. Сдавливал мою гортань, и я знала, что после обнаружу на ней отпечатки его пальцев. Хватка была сильной, напряженной, но таила в себе безграничное удовольствие, которое я когда-либо вообще получала. Нет. Никогда прежде в моей сексуальной жизни не было подобного, и казалось, будто я во сне. Все это отголоски наших встреч. Но я ощущала аромат секса, витающего вокруг нас. И меня это дико пугало.

— Остановись, — тихо шепчу, будто просыпаюсь, постепенно приходя в себя. Костя сначала замедлился, но проигнорировал просьбу.

— Ложись, — командует, резко выйдя из меня, толкает в спину на кровать. Сейчас в его действиях нет ни намека на нежность, которой мне не хватает. Я вновь нахмурилась, и, черт возьми, повиновалась. Легла, разведя бедра в приглашающем жесте, сил нет — всё отдала ему, и он, словно дьявол, высосал из меня душу. На заднем плане слышу цоканье каблуков и отдаленно понимаю, что это моя мать идет в направлении дверей к моей комнате. Платье, что принесла Мирослава, валяется на полу — на осколках вазы, которую я разбила в порыве гнева. Каким-то образом оно упало, и теперь лужицей растеклось около моей тумбочки. Почему-то меня охватила паника, и с широко раскрытыми глазами, я уставилась на Дубровского, а он на меня. И я поняла… он дает мне право выбора: или продолжить, или закончить… Но тогда оба станем изнывать друг по другу, желая вновь окунуться в то, что произошло именно сейчас. Нависая надо мной, он ждал, так же слушая приближающуюся в нервной ходьбе, мою мать. Сука! Запрокинув голову, не могла справиться со своим смятением и сопротивлением духа. Сама с собой боролась, но, когда Костя ласково прикоснулся к моей шее, а затем провел по щеке, что-то щелкнуло в груди, и я шумно выдохнула:

— К черту всё, сейчас ты только мой, — и сама набросилась на него, огибая одной ножкой за его крепкую талию. Дубровский ворвался в меня, скользнув горячим членом между складочек. Я так крепко ухватилась за его шею, чтобы быть на равных именно в эту секунду, и Костя позволил. Он наращивал темп, ударяясь шлепками о мою попу. Кровать заскрипела от силы колебаний, а когда раздался первый стук в дверь — мы не остановились. Смотря в глаза друг другу, на интуитивном уровне ощущали, как хорошо нам вдвоем. Как хорошо мы подходим, выполняя желания каждого. Костя зарычал, когда снова прогремел стук, но уже не тихий, а тарабанящий. И приглушённый нервный возглас моей матери:

— Виктория! — звала меня, продолжая колотить в дверь. — Открой дверь! Почему ты заперлась на замок?! — не унималась. А мы трахались. Дубровский вдалбливался в меня резкими, жалящими толчками, от которых ощущалась сладостная вибрация по всему телу. Я застонала. И сейчас не могла приглушать свои ощущения, которые испытываю, а потому впилась в губы мужчины, кусая и норовя опробовать соль его испарины над ней. Мама не уходила, и, кажется, стала прислушиваться к происходящему за дверями. А я хотела, чтобы она все услышала и расторгла предстоящий брак с мужчиной, ставшим для меня нечто большим. Я не смогу просто так забыть его, или выкинуть из памяти эти пятнадцать минут жизни. Полета в прекрасное, которое сможет подарить только он. — Вика? — в голосе мамы проскользнул осторожный вопрос. Она снова ударила в дверь. Сильно, и наверняка до боли в своем кулаке. Знаю, она точно догадалась, и теперь злится, что не может ворваться, как обычно бывает, когда моя дверь открыта. — Открой сейчас же, дрянь! — А вот и настоящая Евгения Сергеевна, что предстанет перед нами в облике безжалостной суки. Будто прочитав мои мысли, Костя ускорился, и наконец, мы оба достигли вершины. Одним мощным рывком и толчком во всю длину, замер, изливаясь во мне. Отдавал все… до последней капли. Во мне появилось острое желание видеть, как он бы кончал на меня, покрывая тело собой. А потом бы я вышла с гордо поднятой головой и стала бы перед матерью. Темная, порочная сторона, что вдруг проснулась от долгого сна, жаждала показать настоящую Викторию, которая с легкостью переступит любую границу дозволенного. Дубровский вышел из меня, оставляя странное ощущение пустоты, но потом еще один удар в дверь вернул мой разум на место. Соскочив с кровати, я быстро надела шорты и подняла платье. А Костя преспокойно заправил все еще возбужденный член в брюки, быстро привел себя в порядок — и вот, будто ничего между нами не было. Мужчина выглядел абсолютно спокойным, что не сказать обо мне. Я чувствовала, как по внутренне части бедра стекает влажность, оставленная Дубровским. Скрестив ноги, опустила голову, и, черт возьми, я засмущалась перед ним. Костя быстро пересек комнату в пару шагов, встав передо мной, и я видела, что он был в ботинках. Мужчина даже не раздевался, пользуясь мной, или, напротив, даря мне наслаждение, будто брал на крючок — и с успехом добился нужного эффекта. Теперь я буду каждую ночь, каждую свободную минуту думать только о нем… мало мне того, что Дубровский, итак, стал частью жизни Вознесенских. Частью моей собственной, о которой он пока еще не знает. Приподняв за подбородок, смотрит в упор, поглаживая нижнюю губу большим пальцем. Приоткрывает.