Хакон Добрый был тайным христианином. До поры и времени он скрывал свою веру, но, укрепившись на престоле, приехал на тинг и начал с того, что обратился с просьбой к бондам, могущественным и немогущественным, и вообще ко всему народу, к молодым и старым, богатым и бедным, женам и мужам, чтобы все они крестились и верили в одного бога, Христа сына Марии, и отступились от всех жертвоприношений и языческих богов, соблюдали святость седьмого дня и в него не совершали никакой работы и каждый седьмой день постились. Едва конунг возвестил это народу, сразу же поднялся громкий ропот. Бонды говорили, что тогда им нельзя будет хозяйствовать на земле. А батраки и рабы говорили, что, если они не будут есть, они не смогут работать. Тут поднялся Асбьёрн из Медальхуса и ответил на речь конунга: «Мы, бонды, думали, когда взяли тебя, Хакон, в конунги, что схватили небеса руками, но теперь ты снова намереваешься превратить нас в рабов, делая нам странное предложение – оставить веру, которой придерживались до нас наши отцы и все наши предки еще в век сожжения и потом, в век курганов. И вот воля наша и решение бондов – мы будем подчиняться тебе, пока ты уважаешь нашу веру. В противном случае мы возьмем себе другого правителя. Выбирай, конунг, между этими двумя возможностями до того, как кончится тинг».

Хакон Добрый промолчал, но Сигурд, хладирский ярл, ответил от его имени: «Воля Хакона конунга жить с вами, бондами, в ладу». Ярл Сигурд был ревностным язычником и устраивал богатые жертвенные пиры. На таких пирах был вынужден присутствовать конунг-христианин, потому что бонды потребовали, чтобы он приносил жертвы богам за урожайный год и мир, как делал его отец. Когда садились за столы, бонды насели на конунга, говоря, что он должен съесть конины. Хакон Добрый решительно отказался. Тогда бонды попросили его отпить варева из конины. Но он отказался. Тогда они попросили его съесть жира с этого варева. Но он отказался и от этого. Тут бонды стали теснить его. Но Сигурд ярл сказал, что он их помирит, и велел бондам успокоиться. Он попросил конунга разинуть рот над дужкой котла, на которой осел пар от варева из конины, так что дужка была жирная. Тогда Хакон Добрый подошел к котлу, положил платок на его дужку и разинул рот над ней. Затем он вернулся на свой престол. Язычники успокоились, хотя многие из них остались недовольны.

Харальд надеялся, что седой лагман придумает какую-нибудь хитрость, как придумал ее ярл Сигурд. Однако лагман молчал, а язычники вновь начали роптать. Харальд понял, что сегодня ему не суждено отделаться от конины. Ну, будь что будет! Он спокойно взял нож с куском вареной конины, откусил, сколько мог захватить своими острыми молодыми зубами, быстро прожевал, открыл рот, чтобы показать язычникам, что проглотил мясо, а потом откусил еще. От восторга язычники пустились в дикий пляс. «Как дети! – думал Харальд, наблюдая за их восторженным танцем. – Конина обычное мясо, только жестковато».

Седобородый лагман, зорко наблюдавший за его действиями, сказал с одобрением:

– Ты на голову выше своего брата. И не только ростом. Олав Толстый был храбрым воином, но он не владел искусством хитрить и притворяться, что должен уметь каждый конунг. Предрекаю тебе, Харальд, что ты во всем превзойдешь брата и станешь великим правителем!

Весной Харальд и его спутники снарядили корабль и в начале лета отплыли в Гардарику. Корабль принадлежал купцу Хрольву Гардскому и, как всякий купеческий корабль, назывался кнорром. Всякий знает, что кнорр невелик – всего двадцать шагов от носа до кормы. По своим размерам он не может сравниться с драккаром, или драконом, – могучим боевым кораблем с головой дракона на носу. Конунги и ярлы имеют в своем распоряжении драккары со скамьями на тридцать и даже на сорок гребцов. При попутном ветре на драккаре поднимают огромный полосатый парус, который мчит корабль по волнам. Кнорр идет под парусом, но не имеет весел, кроме одного или двух, которые использует кормчий. Кнорр неповоротлив в узких фьордах и не приспособлен для морских битв. Зато купеческие корабли могут взять на борт много груза и не боятся свирепых бурь.

Корабль Хрольва Гардского стоял в сарае на окраине Сигтуны, молодого города, основанного при прежнем шведском конунге. Сигтуна была хорошо укреплена: с трех сторон ее окружали земляные валы, а с четвертой защищало озеро Меларен. Когда растаял снег, корабль выкатили из сарая на катках. Вокруг него засуетились плотники, нанятые купцом. Пока они конопатили щели просмоленной шерстью, Харальд из любопытства ознакомился с устройством судна. Киль корабля был сделан из цельного дуба, а ребра – из искусно подобранных изогнутых стволов. Верхняя часть обшивки крепилась медными гвоздями, тогда как нижняя часть и днище были привязаны к ребрам и килю ремнями из китовой кожи, что повергло юношу в замешательство. Он посоветовал плотникам прибить обшивку гвоздями, но они только посмеялись над его словами. Опытный корабельный мастер снизошел до объяснения, что нижнюю часть обшивки и днище всегда связывают ремнями для придания гибкости. Жестко закрепленные доски не выдержали бы ударов волн.

Полностью оснащенный корабль спустили на воду. Берег озера Меларен изрезан множеством тихих бухточек. Кнорр лениво покачивался на мелкой ряби, пока его загружали товаром. Потом бочки и тюки накрыли съемной палубой из сосновых досок, подняли мачту, укрепив ее основанием в «кёрлинг», или «старуху», – мощную колоду, покоящуюся на дубовом киле. Над нижней колодой покоится верхняя, столь же мощная. Она лежит на шести брусьях под палубными досками. В этой колоде выдалбливают длинный паз, позволявший быстро положить мачту в случае необходимости.

Когда пришло время отплывать из Сигтуны, купец и его гости поднялись на корабль по сходням. Люди Хрольва Гардского начали выбирать канат с привязанным к нему железным якорем, Харальд бросил прощальный взгляд на берег. Он не чувствовал печали, ибо Швеция оставалась для него чужой страной. Между тем корабль медленно отплыл от берега при помощи двух весел. Когда он выполз из тихой бухты, гребцы убрали тяжелые весла и присоединились к товарищам, которые накручивали на ворот толстый канат. На канате они поднимали тяжелую рею, скользившую по мачте с помощью кожаных петель, обильно смазанных тюленьим жиром. На рее пятнадцати шагов длиной висел четырехугольный парус из шерстяной ткани, сложенной вдвое и прошитой для прочности веревками. Парус покрывала паутина тонких канатов, предназначенных для того, чтобы быстро уменьшить площадь паруса во время бури. Парус, мачта, рея, крепкие канаты, сплетенные из узких полосок тюленьей кожи, и прочая оснастка составляли немалую часть стоимости кнорра. Парус был в заплатах, свидетельствовавших о том, что ему довелось пережить немало бурь за время плаваний по Восточному Пути. Когда старый парус подняли, он наполнился ветром. Складки, напоминавшие морщины, сразу разгладились. Словно пришпоренный конь, кнорр рванулся с места. Харальд сразу же вспомнил, что скальды называют корабли «жеребцами волн».

Не успел он опомниться, как жеребец волн оказался у небольшого острова, едва угадывавшегося в утреннем тумане. Подобных островов на озере Меларен было сотни, если не тысячи. Они разделяли водную гладь на множество проток, которые предоставляли надежное убежище торговым кораблям, спешившим укрыться в мелководном озере после плавания по бурному морю. В каждой протоке стояло по несколько судов, между ними и берегом сновали лодки, перевозившие грузы. Большинство кораблей готовилось к отплытию в дальние страны.