– Есть тут кто-нибудь? – проговорила Надежда Николаевна, заглянув внутрь.

Ей ответила только прежняя восточная музыка, которая стала теперь просто оглушительной.

– Ну, как можно так громко это слушать! – недовольно пробормотала Надежда Николаевна. – Это ведь просто оглохнешь!

Она протиснулась внутрь лотка, вглядываясь в полутьму и пытаясь что-то в ней разглядеть, и громко, чтобы перекричать назойливую музыку, повторила:

– Есть кто живой?

Глаза еще не привыкли к слабому освещению. Надежда Николаевна с трудом разглядела в полуметре перед собой какую-то удивленную физиономию с выпученными глазами и коротким вздернутым носом и обратилась к этой физиономии:

– Извините за вторжение, вы не торгуете сухофруктами? Мне нужна курага, настоящая курага, домашняя… У меня подруга лечится, так ей врач прописал такую курагу…

Курносая физиономия никак не отреагировала на ее слова и даже не шелохнулась. Она продолжала безмолвно пялиться на Надежду Николаевну, что, безусловно, было очень невежливо.

Тут глаза Надежды освоились с окружающей полутьмой, и она с ужасом поняла, что разговаривает с отрубленной свиной головой, лежащей на прилавке напротив двери. Позади этого прилавка на ржавых железных крючьях были развешаны бараньи и свиные туши, окорока и прочие части невинноубиенных животных. Никакими сухофруктами в этом ларьке буквально не пахло.

Надежда машинально извинилась перед свиной головой и уже хотела убраться восвояси, пока ее не отчитали за незаконное вторжение, как вдруг сквозь грохот восточной музыки и слащавый голос, завывающий свое бесконечное «хабиби», до нее донесся какой-то жалобный, умоляющий о помощи возглас.

Надежда Николаевна была женщиной отзывчивой. Она не могла оставить мольбу о помощи без ответа. Может быть, подумала она, с хозяином этого ларька случился сердечный приступ и ему нужна срочная медицинская помощь? А может, его оглушила эта ужасная музыка?

Муж Надежды Сан Саныч очень эту сторону характера своей жены не одобрял и называл ее не отзывчивостью, а неуемным любопытством и стремлением вмешаться не в свое дело, причем когда ее, Надежду, об этом совершенно не просят. Любопытство, как известно, сгубило кошку, и ее, Надежду, когда-нибудь погубит. Потому что не все люди любят, когда вмешиваются в их личные дела, от некоторых можно и получить.

Надежда в этом вопросе с мужем была не согласна, но взяла себе за правило с ним не спорить. А лучше вообще ничего не говорить – так оно спокойнее.

Так или иначе, сейчас она бросилась на помощь.

Она обогнула прилавок, раздвинула болтающиеся под потолком туши и увидела в задней части ларька сцену, достойную кисти Иеронима Босха или, на худой конец, какого-нибудь фильма ужасов.

Возле дубовой колоды стоял огромный человек в заляпанном кровью фартуке, с густой черной бородой и длинными, как у гориллы, волосатыми ручищами. В одной руке этот монстр держал мясницкий топор, другой же придерживал распластанного на колоде перепуганного человека, который показался Надежде смутно знакомым. Приглядевшись, она узнала взъерошенные кошачьи усы, торчащий изо рта золотой зуб и поняла, что перед ней Константин Мормышкин – тот бедолага, с которым она столкнулась недавно в коридоре местной полиции. Лицо Мормышкина было совершенно белым от страха, что ничуть не удивительно, учитывая его бедственное положение.

Мгновением позже Надежда заметила третьего участника ужасной сцены, шустрого и подвижного мужичка со злыми и странно-веселыми глазами. Почему-то Надежда сразу поняла, что он-то как раз тут и есть главный.

– Последний раз спрашиваю: что тебе сказал Сырой перед смертью? – процедил этот подвижный мужичок, склонившись над Мормышкиным. – Лучше говори, а не то…

Тут он повернул голову и заметил Надежду.

– А это еще кто? – вскрикнул он удивленно.

– Я хотела сухофруктов купить… – пробормотала Надежда, попятившись к двери. – Настоящей домашней кураги…

– Кураги? – повторил бандит с непередаваемой интонацией. – Макарий, ты что, дверь не закрыл?

– Да закрывал я ее, – отозвался бородач. – Там замок, сам знаешь, хреновый. Давно менять его надо.

– Менять надо, это точно, – процедил мелкий бандит. – И не только замок.

– Я ничего не видела… – быстро залепетала Надежда и сделала еще один маленький шажок к двери. – Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знаю…

На душе и в желудке у нее стало очень нехорошо. Возможно, от запаха сырого мяса.

– И не узнаешь, тетя! – отозвался бандит и цепким уверенным взглядом измерил расстояние между собой и Надеждой.

Рука его, как отдельное живое существо, скользнула за пазуху.

Надежда еще немного отступила, и вдруг на ее плечо легла чья-то тяжелая и холодная рука.

Надежде стало страшно, как никогда в жизни. Она поняла, что сейчас все для нее кончится, и подумала, что нужно очень постараться, чтобы найти смерть в таком неподходящем, неприятном месте – в мясном ларьке на рынке провинциального городка, между свиными тушами и мясными полуфабрикатами…

Говорят, в последний момент перед глазами человека за одну секунду, да что там – за ничтожную долю секунды пробегает вся его жизнь. С Надеждой Николаевной такого не произошло. Она в этот ужасный миг вспомнила, что так и не успела постирать занавески, протереть зеркало в прихожей и не завершила еще много столь же нужных и неотложных хозяйственных дел.

Из этого можно сделать три совершенно разных вывода: либо рассказы о последних секундах жизни – вранье и ерунда, домыслы третьесортных литераторов, либо Надежда Николаевна Лебедева – совершенно нетипичный человек, и у нее все не как у людей, либо же этот момент – все же не самый последний в ее жизни.

Она решила из этих трех выводов избрать третий, самый оптимистичный, и побороться за свою жизнь.

Сбросив со своего плеча руку незнакомца, Надежда резко развернулась… и увидела за спиной тяжело раскачивающуюся свиную тушу, на которую наткнулась, отступая к двери.

Туша не представляла для нее никакой опасности, однако радоваться было рано, ей вполне хватило бы и двух врагов.

Тощий бандит выдернул руку из-за пазухи, и в ней сверкнуло лезвие складного ножа. Мясник поднял свой топор, и Надежда с ужасом увидела на нем засохшие пятна крови…

Но в тот же миг боковым зрением она заметила на полу под прилавком темно-красный огнетушитель.

Этот огнетушитель заставил приобрести хозяина мясного ларька пожарный инспектор Валидолыч, который регулярно по пятницам наведывался в ларек и уходил оттуда через полчаса, прижимая к груди пакет с окороком и парной вырезкой.

Не раздумывая, Надежда схватила огнетушитель, направила его раструб на приближающегося к ней бандита и рванула клапан, как ее учили на занятиях по гражданской обороне, когда она трудилась в родном НИИ, где окружали ее приличные интеллигентные люди с высшим образованием, которым не приходило в голову воровать друг у друга сумки, душить друг друга цепью и резать мясницким ножом.