Синдэ нарушил молчание:

– Там пять тысяч солдат?

– Нет, три, – поправил худощавый лучник.

Тучный военачальник глазами дал товарищу знак и спустился со стены на свою позицию.

В предстоящей битве у Синдэ не было особого предназначения – его пять сотен воинов наряду с гвардией Яньхуэя перешли под командование Чжу Ванли. Если бы Синдэ пожелал, то мог бы спокойно наблюдать за боем от начала и до конца с крепостной стены.

Передовая сотня тангутов вошла в главные ворота. Лица у всадников были напряженные и хмурые – похоже, силы отряда были на исходе, растраченные в бесконечных битвах. Вскоре после того как замыкающие исчезли под аркой ворот, к стенам города подскакала конница Чжу Ванли. Синдэ, подбежав к внутреннему краю стены, успел увидеть, как тучный предводитель лучников уводит конный отряд тангутов в лабиринт улиц. Тишину нарушало лишь зловещее цоканье лошадиных копыт. Вернувшись к внешнему окоему, Синдэ, затаив дыхание, смотрел, как Чжу Ванли и его люди медленно вступают в город. Как только последний всадник оказался в пределах крепостной стены, тяжелые ворота захлопнулись.

В то же мгновение тощий предводитель лучников издал оглушительный боевой клич. Ханьские наемники, ждавшие внизу, полезли на стену. Синдэ перевел взгляд на равнины: в полном молчании на Гуачжоу надвигались серые ряды армии тангутов; к воротам уже приближались всадники в доспехах, им оставалось преодолеть меньше двухсот сяку. Многочисленные знамена скрывали из виду Юань-хао.

Синдэ наблюдал за этой сценой всего несколько мгновений, потому что безмолвие очень скоро было нарушено: у ворот лошади взвились на дыбы, столбом поднялась пыль, со стен на ошеломленных тангутских воинов посыпались стрелы, словно их тянуло в одну точку магнитом, из клубов пыли раздались крики раненых и ржание боевых коней.

Равнины по-прежнему хранили уютное спокойствие, над ними голубело прозрачное равнодушное небо, на горизонте, словно клочья морской пены, безмятежно плыли пушистые облака. В воздухе свистели стрелы.

Синдэ не знал, сколько прошло времени, как долго он стоял, завороженный этой музыкой сражения, которую вдруг перекрыли крики у подножия стены и скрип открывавшихся ворот. Он не помнил, как скатился по ступенькам, как вскочил на лошадь. Со всех сторон всадники рубили мечами. Синдэ снова стал одним из них – воином. Его лошадь встала на дыбы, упала на колени, опять поднялась и, наконец, вынесла своего хозяина с поля боя.

Повсюду валялись трупы тангутских ратников и боевых коней. Далеко впереди Синдэ увидел отступающую по равнине конницу Западного Ся.

– Юань-хао здесь? Найдите мне Юань-хао! – раздался хриплый голос Чжу Ванли.

Синдэ остановил лошадь. Ханьские всадники прекратили преследование беглецов и вернулись туда, где громоздились горы окровавленных тел.

– Найдите Юань-хао! – кричал Чжу Ванли, проезжая между убитыми и ранеными.

Ханьцы спешились и принялись переворачивать трупы, заглядывая им в лица. Поиски продолжались долго, но среди погибших Юань-хао отыскать не удалось.

Убедившись, что тела главного врага нет на поле боя, Чжу Ванли тут же стянул войска в город. Было очевидно, что правитель тангутов, талантливый стратег, не станет медлить и пойдет в контратаку. Одних отступивших тангутских всадников было свыше двух тысяч, к тому же заговорщики понимали, что за армией Юань-хао следуют на отдалении друг от друга большие полки, которые уже приближаются к Гуачжоу.

Когда Синдэ вернулся в город, смятение, вызванное тангутским авангардом, улеглось, всю конную сотню обезоружили и собрали на площади. Чжу Ванли приказал своим воинам поскорее выставить за городские ворота не успевших покинуть Гуачжоу мирных жителей, однако почти сразу был вынужден отказаться от этой затеи – дозорные принесли вести о том, что на востоке и на юге замечены движущиеся к городу небольшие отряды противника.

Синдэ опять взобрался на стену. Все было так, как сказали часовые. Повсюду на равнине поднимались тучи пыли, говоря о приближении врага. Можно было различить, что это конные полки. Чжу Ванли тоже поднялся на крепостную стену, но, казалось, не был особенно обеспокоен.

– Скорее всего, эти негодяи приблизятся на безопасное расстояние, разобьют лагерь и дальше не пойдут – станут ждать ночи, а потом атакуют. Надеюсь, до темноты нам удастся выпроводить всех гражданских с их барахлом… Удача на стороне этого подлеца, но я не умру, пока не убью его. И ты тоже не умрешь!

Глаза Чжу Ванли сверкали. Как он и предвещал, разбросанные по равнине полки остановились на подступах к городу. Короткий зимний день закончился, начали сгущаться сумерки. Эвакуация жителей Гуачжоу шла полным ходом. Но тангуты предприняли штурм раньше, чем предполагал Чжу Ванли.

За крепостные стены посыпался град тангутских стрел. Они не достигали целей, но падали беспрестанно, накатывали черными волнами, попадали в землю или стены домов, словно их сносил ветер. Среди горожан началась паника.

С наступлением сумерек стражи открыли западные ворота, и жители потянулись прочь из города. Примерно в это же время на Гуачжоу пролился дождь пылающих стрел – подобно тому, как мирное население не могло дождаться ночи, чтобы покинуть город, враги тоже не удержались и устремились в атаку вопреки всем правилам ратного искусства.

Полки Юань-хао не останавливаясь шли к Гуачжоу. Площадь у западных ворот была забита мирным населением, Синдэ метался в толпе, регулируя поток беженцев, срывая голос. Менее двух тысяч солдат Чжу Ванли защищали трое ворот, но их усилий хватало лишь на то, чтобы помешать тангутам перебраться через крепостную стену.

Внезапно Синдэ заметил, что с города будто сняли покров темноты, ярко высветилась длинная дорога, уходящая на запад, а на ней – суетливые фигурки.

– А-а-а! Гуачжоу будет сожжен! Дома сгорят! От города ничего не останется!

Синдэ обернулся на крик и увидел правителя Яньхуэя, который стоял запрокинув голову, и его морщинистое лицо было озарено таким слепящим алым светом, что казалось, будто он сам горит.

– Вы еще здесь?! – вырвалось у Синдэ. Он был уверен, что правитель давно покинул город. Чем занимался все это время Яньхуэй? В его руках не было ни одного ценного предмета из дворца.

– Храмы сгорят! Сутры сгорят!

– Что с переводчиками? – спохватился Синдэ, услышав слово «сутры». В боевой горячке он совсем позабыл о деле всей своей жизни.

Яньхуэй не ответил, затянул свое: – Город сгорит! Все сгорит!

Синдэ бросился во дворец правителя. Его беспокоила судьба работавших там шести ханьцев и уже переведенных сутр. Улицы были освещены заревом пожаров, со всех сторон поднимались языки пламени. Вскоре Синдэ обогнали всадники, они направлялись к западным воротам – видимо, был дан приказ к отступлению. Двадцать, потом еще тридцать воинов проскакали мимо, их лица в кровавых отсветах огня походили на жуткие карнавальные маски.

Синдэ пробежал по саду дворца, ворвался в крыло, где переводились сутры. Снаружи было светло как днем, но внутри царил полумрак. В канцелярии, где хранились сутры и готовые копии, никого не оказалось. Распахнув двери, Синдэ сразу увидел, что двадцать с лишним свитков исчезли – их кто-то забрал. В этот миг перевод ханьских сутр на язык врага показался ему странной затеей… Но ведь он делал это не для тангутов. Яньхуэй сказал, это дар Будде, а сам Синдэ трудился только ради девушки из Ганьчжоу…