резидента», и Павел Синицын с оперативным псевдонимом (он же воровская кличка) «Бекас» в одночасье стал эталоном советского разведчика. Артиста чуть не силой навязывали Ташкову, однако Михаил Иванович, сославшись на занятость в театре и другой картине, от роли отказался. Рискнём предположить, что талантливому артисту просто не хотелось тиражировать уже найденный образ. Режиссёр был этому только рад — своего героя он видел иначе. Но времени на поиски исполнителя было в обрез и Ташков решил пересмотреть фотографии артистов, пробовавшихся на другие роли. Выбор Юрия Соломина можно, пожалуй, назвать озарением.

На тот момент за плечами актёра было всего восемь картин, в том числе одна о разведчиках — «Сильные духом» режиссёра Виктора Георгиева. Но играл там Соломин не главного героя (в этой роли блистал статный красавец Гунар Цилинский), а гестаповского майора. Ташков эту картину видел, работа Соломина ему запомнилась, и Евгений Иванович пригласил его в «Адъютанта» на роль белогвардейца-контрразведчика в сцене допроса пленных красноармейцев в тюрьме. Острохарактерная роль актёру нравилась, и форма ему удивительно шла, а играть на контрасте внешнего и внутреннего для настоящего мастера истинное удовольствие. Но отказ Ножкина круто изменил расклад и Ташков решил сделать Соломина капитаном Кольцовым. Проба снималась за пробой, но руководство оставалось непоколебимым — не может быть советский разведчик таким щуплым, невысоким и маловыразительным. Конфликт подогревал и главный соавтор: Северский не уставал повторять, что придуманный им герой должен быть настоящим былинным богатырем. Однако Георгий Леонидович лукавил, и сильно: героя он не придумал, а списал с реального человека, который богатырским сложением не отличался.

Юрий Мефодьевич уже утратил всякую надежду сыграть роль, которую впоследствии назовёт главной в своей жизни. «Мы с капитаном Кольцовым, — признавался Юрий Мефодьевич автору этих строк, — больше полувека идем по жизни, можно сказать, рука об руку. И в кино, и в театре у меня впоследствии было немало интересных и, признаюсь, профессионально гораздо более сложных и важных для меня, как для артиста, ролей, но для нескольких поколений зрителей я, наверное, навсегда останусь адъютантом его превосходительства. во время первого показа папина сестра, тётя Катя, когда дошло до сцены ареста, закричала на всю квартиру: «Люди добрые, что же это делается, Юрку нашего арестовали!». У наших людей с кино складывались какие-то совершенно особые отношения. Мне ведь до сих пор письма пишут! Дома их целый чемодан на антресолях, и еще парочка на даче. И даже в театре моим помощникам пришлось для них отдельный ящик завести».

Худсовет пересматривать своё решение не собирался, и Евгению Ивановичу, человеку достаточно мягкому, пришлось проявить характер. «Как Евгений Иванович Кольцова во мне разглядел — до сих пор удивляюсь, — улыбался Соломин. — Интуиция у него была потрясающая. Без этого качества в режиссуре, как мне кажется, делать вообще нечего. Он пытался объяснить им, что в разведчике в первую очередь важны не мускулы — он не собирался снимать боевик с погонями и трюками — а интеллект, воля, целеустремленность, умение логически мыслить и принимать решения. Но стереотип был очень прочным. Я и сам прекрасно понимал, что на супермена никак не тяну. И даже не особо этому обстоятельству огорчался, поскольку боялся, что в театре меня не отпустят. Раньше ведь с этим строго было. Одно дело короткий эпизод, который можно снять за несколько дней, и совсем другое — главная роль в пятисерийной картине». В итоге Ташков начал съёмки на свой страх и риск — когда будет первый материал на пересъёмку времени уже не будет.

«Переназначение» Соломина было не единственной «рокировкой» в картине. Виктор Павлов изначально должен был играть красноармейца Сиротина, судьба же распорядилась, чтобы он стал Мироном Осадчим. Актёр, назначенный на эту роль, не смог приехать на репетицию ключевой для образа сцены — объяснения с Оксаной. И Ташков попросил Павлова подыграть Людмиле Чурсиной, а тот провел сцену на таком нерве, что у всех, кто был на площадке — от гримёров до осветителей — в глазах стояли слёзы. После этого никого другого в роли Осадчего режиссёр видеть уже не хотел. И оказался прав, ведь на зрителей Мирон тоже произвел неизгладимое впечатление — артиста долгое время чуть ли не отождествляли с его персонажем. Сам Павлов вспоминал, что вскоре после премьер, однажды в магазине попытался осадить девушку, норовившую пролезть без очереди впереди пожилой женщины, и девица, в ответ на его более чем вежливый упрек, выпалила: «Вот вы и в жизни такое же гад, как в кино!»

На роль Тани, дочери начальника контрразведки Щукина, пробовалось несколько популярных актрис. В альбоме с пробами сохранились фотографии Ирины Мирошниченко, Ларисы Голубкиной, Екатерины Градовой, Людмилы Чурсиной. Но у всех этих замечательных актрис не очень ладилось с аристократизмом, и, главное, в них светилась их женская опытность. А Ташкову нужна была чистая, неискушённая девушка, чтобы фраза «Пусть ваша холостяцкая жизнь скрашивается иногда такими вечерами» в её устах звучала абсолютно целомудренно. Чурсина без колебаний согласилась попробоваться на Оксану и в итоге получила свою долю безмерной зрительской любви. А на роль Тани ассистенты нашли в хореографическом ансамбле хора им. Пятницкого хрупкую и нежную Татьяну Иваницкую. Худсовет, естественно, высказался против непрофессиональной актрисы.

И снова режиссёр вступил в неравный бой и победил. Правда, в этом случае, на нем отыгрались позже — на приёмке картины его заставили вырезать слишком откровенную по советским меркам любовную сцену. Ташков был огорчён, а вот Соломин, как оказалось — нет: «Всё самое важное для наших героев мы с Таней сыграли, и в картине это есть. Ведь главное для этих двоих — любой ценой сохранить чистое, искреннее чувство, несмотря на весь кошмар, который их окружает. Ежу было понятно, что постельную сцену вырежут, хотя она снималась предельно целомудренно. И, на мой взгляд, фильм от этого ничего не потерял. Мне даже кажется, что это был такой хитрый ход режиссера. Ташков прекрасно понимал, что цензоры будут смотреть картину очень придирчиво — тема уж больно «неудобная» — и нужно будет чем-то второстепенным пожертвовать, чтобы сохранить главное. Не сочтите меня ханжой, но я убеждён — не всё в отношениях двоих должно выноситься на всеобщее обозрение, даже если речь всего лишь о кино. Должна быть хоть минимальная недосказанность, непроявленность. У зрителя должно оставаться пространство для собственных чувств и мыслей. А когда все в лоб, слишком легко скатиться в обыкновеннейшую пошлость».

Если сомнения киноначальства относительно неопытной Иваницкой можно было понять, то их претензии к суперпрофессионалу — корифею Ленинградского