– Хорошо, разберёмся со всем этим потом, идёмте, – сказала Наташа, и больше мы не произнесли ни слова, пока не миновали дорогу и не остановились немного левее того места, где я получил свой камень.

Здесь мы, как по команде, замерли и продолжали молчать, словно пытаясь внутренне настроиться на нечто неуловимое для остальных, но вполне доступное нам. Недалеко на скамеечках сидели двое пенсионеров, где-то в глубине парка заржала лошадь, но больше никого рядом не было – даже машины никуда сегодня не торопились. Впрочем, что-то говорить не было никакой необходимости – кажется, что наши чувства слились, обострились и горят нетерпеливым ожиданием. Даже вожделением. Потом в воздухе стало что-то меняться – повеяло новым и необычайно чистым, словно глоток свежего горного воздуха. У меня немного закружилась голова, и неожиданно всплыли образы миллионов цветов на рассвете, которые медленно пробуждаются ото сна, шевелятся и неторопливо открываются навстречу начинающим пробиваться лучам солнца. Воздух словно заколебался, и впереди начало проступать нечто огромное, но пока плохо различимое, будто мы стояли у гигантского водопада. Постепенно образы становились чётче, а окружающая реальность словно начала отдаляться и таять перед тем, что я знал со слов Жени как Трюфельный холм, но теперь видел, что это нечто намного более величественное, таинственное и, несомненно, прекрасное.

Если бы я когда-нибудь оказался на Сицилии, более того – на Этне, то, несомненно, мне было бы с чем сравнивать. Однако из нас всех этим могла похвастаться только Женя, она и озвучила вслух то, что наверняка все неуловимо чувствовали:

– Словно самый настоящий кратер. Очень похоже. Именно где-то там я слышала тот самый голос. Теперь я вижу, что он знал, о чём говорил.

В самом деле, перед нами распростёрлась гигантская пологая воронка, посередине которой стояло нечто, весьма похожее на большую трюфельную конфету без фантика – видимо, это и был тот самый холм. Всё вокруг было усыпано разнокалиберными камнями, переливающимися от ярко-чёрного до огненно-белого и жгуче-красного цвета. Они немного шевелились, словно от нечувствовавшегося ветра, и по поверхности шла лёгкая рябь. Сначала мне показалось, что так перекатываются камни, но потом я понял, что это нечто вроде небольших полосок теней, которые быстро перемещаются, появляясь и тая неизвестно от чего. А за Трюфельным холмом царило какое-то пугающее пространство из мрака, но не просто тени, а что-то живое. Кажется, там кто-то двигался, но в следующее мгновение всё пропадало, и оставалась лишь зияющая чернота. В общем, место было не плохим, но и не особенно располагающим – каким-то слишком большим, одиноким и словно затаившимся в вековом ожидании чего-то. Неужели такая мрачная штука всё время была здесь, а я проходил буквально сквозь неё и не замечал? Конечно, сложно в это поверить, но выходит, что так. Интересно, а как мы все будем выглядеть со стороны? И не получится ли так, что, спускаясь по склону и двигаясь к Трюфельному холму, который словно немного колебался, манил и чарующе-сладко пах, окажемся в реальном мире на дороге или ещё в каком-то потенциально опасном месте, не в силах этого увидеть и предотвратить беду? Сложно сказать, но, наверное, мы уж слишком приблизились к этому таинству, чтобы давать обратный ход и допускать малейшие сомнения.

– Ну, пошли? – неуверенно сказала Наташа и сделала первый шаг. – Как приятно. Мне кажется, здесь воздух имеет температуру тела.

Это были последние слова, которые я слышал от неё живой, следуя вперёд с Женей. Наши призрачные спутники тоже шагнули на край кратера, и тут я почувствовал прямо-таки непреодолимое желание поскорее добраться до Трюфельного холма и прикоснуться к нему руками, понимая, что от этого зависит если и не всё, то очень многое в этом и другом мире. Норд начал соскальзывать вниз по осыпающимся с глухим шумом камешкам, и я невольно подумал, что на самом деле эти необыкновенные булыжники сыплются не с вершины горы, как мы думали изначально, а всего лишь с кромки этой сферы. Однако кто или что их здесь тревожит, чтобы выбросить в реальность, если в кратере никого и ничего нет? Я хотел было обернуться, чтобы посмотреть, как теперь выглядит привычная реальность, из которой мы так просто сделали шаг в неизвестность, когда почувствовал, как меня грубо хватают за ворот куртки, который на этот раз не трещал, а просто с громким быстрым «трын» порвался, и с силой увлекают назад. Что же это? Наташа с Женей, как и призрачные спутники, продолжали спускаться к Трюфельному холму, словно ничего больше не замечая, а я, сделав в воздухе внушительную дугу, чувствительно рухнул спиной на асфальт, сразу же увидев перед собой перекошенное бешенством лицо Дмитрия.

– А, вот и ты! – вопил он, безумно вращая глазами и раскрасневшись большими неприятными пятнами, словно только что вышел из парилки. – Думал, не узнаю? Я же всё видел!

Я понял, что он говорит о разбитой фаре своего автомобиля. Но как он нашёл меня и смог перехватить здесь? Что сейчас видел и понимал ли, участником чего невольно стал?

Наверное, на все эти вопросы ответ был лишь отрицательный – Дмитрий, пару раз чувствительно ударив меня ногой по рёбрам, решил навалиться сверху. Я почувствовал сильное жжение и онемение на лице, но даже не загородился, глядя на Трюфельный холм, к которому брели фигуры. Только Норд начал как-то размываться и безумно метаться недалеко от границы того мира и нашего, словно отсутствие рядом меня его буквально убивало. Морда собаки вытягивалась самым неестественным образом, и, кажется, всё существо безмолвно, но отчаянно вопило. А я не мог ничего поделать – вряд ли разумно рассчитывать на то, что мне удастся просто так избавиться от Дмитрия. Мне очень хотелось попросить у Норда прощения за свою глупость с этой палкой, брошенной в джип, но, наверное, вряд ли это уже имело какое-то значение.

– Ты что молчишь? Знаешь, что я с тобой теперь сделаю? – не унимался Дмитрий.

А я смотрел, как Наташа и Женя прикасаются пальцами к Трюфельному холму и на их лицах читается восхищённое предвкушение. Потом выражение резко меняется, и я понимаю – что-то идёт не так. Девушки начинают отчаянно дёргаться, пытаясь освободиться, но их руки всё глубже погружаются в глубь Трюфельного холма, словно растапливая его внутренности. Неужели подобное ждало и меня, как плата за чудо? Конечно, чтобы вернуть Норда, я готов был пройти и не через такие испытания, но сейчас мне начинало казаться, что всё вовсе не так просто, а пожалуй, и ужасно. Наверное, я как-то мог помочь и даже непроизвольно дёрнулся, пытаясь столкнуть с себя Дмитрия, но он перехватил мою руку, в которой, как я только что осознал, был зажат один из камней, лежащих и под моей спиной, которые, несомненно, ссыпались с Трюфельного холма.

– Что, решил меня этим булыжником покрошить? А ну-ка, давай его сюда!

Дима вырвал из моих сцепленных пальцев камень и в тот же момент нелепо замер, озадаченно обернулся, точно явив собой то самое привычное туповатое и вечно удивлённое лицо из детства:

– Какого чёрта? Что это ещё здесь такое?

Я снова предпринял попытку подняться, но оказался ещё сильнее зажатым, теперь уже с ужасом глядя, как Женя и Наташа полностью погружаются в Трюфельный холм и словно оказываются внутри некоего ужасного тёмного кокона позади него. Какое-то время мне казалось, что они прошли насквозь именно туда и пытаются прорваться обратно из темноты, но постепенно утихомириваются и смиряются. В то же время призрачные образы Бориса и Веры Павловны проступают всё чётче, и они становятся такими же материальными, как и должен быть нормальный человек. При этом воскрешаемые остались в той же самой одежде, что была на них в призрачном состоянии, а Норд, кажется, разросся в разы и являл собой нечто вроде колышущегося облака с множеством рваных дыр. Наверняка оно было готово в любой момент растаять, оставив пустоту, и судьба друга детства повисла теперь буквально на волоске.