Бабушка Анна оказалась пророчицей: наша мать наградила отца еще тремя сыновьями и тремя дочерьми. После рождения третьего сына отец еще больше волновался, а когда появился четвертый, то сказал себе и матери: «Что ж, Алексей Кондратьевич и Евфросинья Семеновна, катите до дюжины и настраивайтесь на сыновей». Так у нас народилось пять сыновей и пять дочерей, из них умер только один, остальные девять выросли и вышли в люди.

Свое детство я помню с трех лет. У меня по соседству было три задушевных друга, Сафрон, Тимофей и Исидор. Мы все вместе не только сидели на печи в трехлетнем возрасте и скучали, когда кого-то из нас не приносили, но и потом ходили вместе за яблоками в сад к еврею Берке, пока однажды его сыновья нас изрядно не поколотили.

В 1908 году в нашей деревне Яшная Буда открыли начальную земскую школу. Первой учительницей была Евгения Петровна. Она жила на квартире у моего дяди Терентия. Я часто ходил к дяде и был уверен, что меня скоро примут в школу. Но когда я и мой друг Сафрон в 1909 году явились записываться, Евгения Петровна отправила нас домой, сказав: «Гуляйте еще года два-три». С большим горем и слезами мы с Сафроном вернулись домой и решили отомстить учительнице – разбить окно в ее комнате, что и сделали. За это дядя Терентий отстегал нас ремнем.

Я расстался со своими друзьями, когда мой отец стал хуторцом, а их родители остались в деревне. Между хуторцами и деревенскими шла жестокая борьба, доходящая до убийства хуторцов и их скота, поджога гумен с хлебом. Эта вражда распространилась и среди детей. Борьба доходила до того, что власти были вынуждены привлекать отряды полиции.

В девять лет я пошел в первый класс. В классе было шестнадцать учеников. Мой брат Прокофий, который учился в четвертом классе, советовал мне вести себя смирно. Я так и делал, но мои недруги в этом поняли мою слабость и почти на каждой переменке меня обижали. Наконец мне надоело – оказалось, что я вспыльчивый, как отец. Когда трое из нашего класса стали меня толкать и дразнить трусом, я вышел из терпения и решил: что будет, то будет. Одного ударил в нос до крови, второго схватил за волосы и ударил головой о забор, а третьего, убегающего, догнал и стал топтать ногами. Меня остановил учитель Банкузов. Он поставил нас всех четверых на два часа на колени. С того времени меня никто не трогал. После этого я стал учиться лучше всех и сделался любимцем учителя.

Школу я закончил в 1916 году и сразу поступил в Краснопольское высшеначальное училище. Отец упрекал меня в том, что я объедаю семью, а мать втайне от него отправляла мне продукты из дому в Краснополье со старшей сестрой Агафьей.

Годы учебы запомнились мне на всю жизнь. Я попал в среду более развитых людей. Жил на квартире у бывшей акушерки, пожилой дворянки Продолинской, и она мне объясняла, как обращаться с людьми, кому можно говорить ты, кому вы, как вести себя при разговоре со старшими. Она требовала, чтобы я читал художественную литературу и рассказывал ей прочитанное, что я охотно и делал. Особенно любил я стихи и всегда волновался, читая их.

Учился я три года, а потом отец, не дав закончить, сорвал меня с учебы. Он не хотел учить своих детей. Все пять моих сестер остались неграмотными, а братья еле окончили начальную школу. Может быть, я продолжил бы учебу даже против воли отца, но меня подкосила болезнь, среднеазиатская малярия. Летом я три недели болел, месяц бывал здоров. Зимой чувствовал себя хорошо. Своей болезнью я настолько опротивел всей семье, особенно старшему брату и отцу, что часто слышал от них: «Когда же он перестанет нас мучить?» Проявляла жалость только сестра Агафья, она ночи просиживала около меня, оказывая всевозможную помощь.

Болезнь моя была какая-то своеобразная: появлялась бессонница, одновременно с ней наступала страшная раздражительность, хотелось плакать, убить себя, бросало то в жар, то в холод, голова ужасно болела, желудок работал плохо. Я боялся людей и ненавидел и себя, и все окружающее. Хотелось умереть, но смерть не приходила. Тогда я решил покончить с собой. Но как? Никаких смертельных форм я не знал. Знал только, что кто не хочет жить, тот вешается. Но эта смерть меня страшила. Однажды я услышал от матери, что уксусом можно отравиться, если выпить стакан. Уксус у нас был, и я решил этим воспользоваться. Налил себе полный стакан и залпом выпил. При этом присутствовала моя пятилетняя сестра Мария. Она стала просить дать уксусу и ей. Я решил, что умирать вдвоем не так страшно, и налил ей полстакана. Она выпила, мы легли и собрались умирать. Прошел час, полтора, но смерть упорно нас не беспокоила. Зато в животе поднялся такой шум и началась такая рвота, что нельзя было отойти от ведра.

За это самоубийство мне досталось от родителей, но я не оставил мысль покончить с собой и решил удавиться салом. Когда никого не было дома, открыл ящик, где оно лежало, вырезал круглый кусок, который с трудом затолкал в горло. Но снова из моей затеи ничего не вышло: сало в горле рассосалось, и я стал свободно дышать.

Я рассказал об этом другу Сафрону, он испугался и потребовал от меня клятвы, что я больше этого делать не буду. Он же рассказал все моей матери, и та повела меня к попу. Он выгонял из меня нечистую силу молитвами и кадилом, за что мать уплатила ему десять рублей.

На этом закончились мои попытки смерти. Я стал внимательно следить за собой, особенно летом: не ходил босиком по росе, не купался, не водил лошадей в ночное, не ложился на сырую землю. Вскоре малярия оставила меня в покое.

За что любила меня мать, и за что я ее люблю.

Отец делил детей пополам. Иосифа, Прокофия, Федю, Ксению и Агафью любил, а меня, Акулину, Марию и Веру считал обиженными природой. Если первых он никогда и пальцем не трогал, то нам всегда от него попадало, и всегда понапрасну.

Мать больше всех любила меня – за то, что я часто болел, что был самый исполнительный, что не проявлял скупости, и за то, что я всегда рассказывал ей прочитанные книги и стихи. С семилетнего возраста я плел лапти ей и сестрам и обещал матери, что как только вырасту,