Он посмотрел на ребенка, выглядывающего в окно, словно находясь в каком-то далеком месте. У него, скорее всего, оставались минуты, прежде чем придет медсестра или Лилит и ее мама проснутся.

Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза, поднял голову к потолку и раскрыл крылья. Обычно он испытывал сладкое ощущение свободы, вот так распахивая крылья, но в этот раз Кэм был осторожен, чтобы не ударить ими по медицинскому оборудованию, поддерживающему Брюса.

Когда Кэм открыл глаза, он увидел, что его крылья заполнили маленькое занавешенное пространство и стены засияли золотым светом. Брюс смотрел на него с благоговейным трепетом и лишь самую малость – с испугом. Ангельское сияние было самым невероятным зрелищем для смертного – и в этот раз Кэм знал, что оно было особенно примечательно, потому что, кроме Лилит, Брюс видел не так много красоты за свою короткую жизнь.

– Есть вопросы? – спросил Кэм. Было честно дать парнишке время сориентироваться.

Едва заметно мальчик покачал головой, но не закричал и не загорелся. Помогло, что Брюс был юным, его сердце и разум все еще были открыты для возможности существования ангелов. На это Кэм и надеялся. Теперь он мог продолжать.

Он пробежался руками по внутренней части крыльев, с удивлением обнаружив, что новые белые нити оказались иными на ощупь, чем золотые. Они были толще, тверже и, как понял Кэм, идеальны для того, что он придумал.

Он поморщился, выдернув одну нить из крыла. В его руке она превратилась в огромное белое перо, длиной в фут и мягкое, как поцелуй. Его называли вымпел. У основания пера на конце острого кончика переливалась капля крови. Было невозможно сказать, какого цвета эта кровь, поскольку она содержала сразу все цвета.

– Подержи вот это, – сказал он, отдавая Брюсу перо кончиком вверх.

– Вау, – прошептал Брюс, пробегая пальцами по мягким краям. В это время Кэм подошел к капельнице, по которой лекарство поступало в тело Брюса. Он открыл трубку на дне пакета и потянулся забрать перо у Брюса. Опустил перо в капельницу – и смотрел, как в чистой капсуле с жидкостью на секунду завертелись триллионы цветов, прежде чем ангельская кровь растворилась в ней. Кэм снова присоединил капельницу и передал перо Брюсу. Оно больше не было ему нужно.

– Ты только что спас мою жизнь? – спросил Брюс, убирая перо под подушку.

– На сегодня, – сказал Кэм, пытаясь, чтобы его голос звучал бодрее, чем он себя ощущал. Он сложил крылья и убрал их с виду.

– Спасибо.

– Наш секрет?

– Конечно, – сказал Брюс, и Кэм направился к двери.

– Эй, Кэм, – позвал мальчик тихо, когда Кэм уже собирался завернуть в коридор.

– Да?

– Не говори ей, что я это сказал, – прошептал мальчик, – но тебе стоит рассказать Лилит, что ты ее любишь.

– О, правда? – спросил Кэм. – Почему же?

– Потому что, – сказал Брюс, – мне кажется, она тоже тебя любит.

Лилит

Девять дней

«Месть» собралась в музыкальном классе на следующее утро перед школой.

Когда Лилит зашла, держа фотокопии своей последней песни «Полет вниз головой», Жан экспериментировал с какими-то новыми безумными импровизациями на синтезаторе, в то время как Луис разделывался с пачкой «Доритос» огромного размера. Он протянул пачку Лилит и пошуршал чипсами внутри.

– Я обычно удерживаюсь от искусственного сыра, по крайней мере до девяти утра, – сказала она, отмахиваясь.

– Это еда для мозга, Лилит, – настаивал Луис, – Возьми немного.

Жан, собирающийся установить микрофон Лилит, прошел мимо и схватил горсть по пути.

– Луис прав, – сказал он с полным ртом.

Лилит сдалась и взяла чипс. И удивилась, насколько вкусным он оказался. Она взяла второй, потом третий.

– Теперь ты готова отрываться, – сказал Луис после того, как она съела уже несколько горстей, и это было правдой. Она больше не была такой голодной, такой нервной.

Она улыбнулась Луису.

– Спасибо.

– Без проблем, – сказал он, а потом бросил взгляд на одежду Лилит. – Классный прикид сегодня, кстати.

Лилит взглянула на свое платье. Этим утром впервые на своей памяти она не захотела надеть что-то черное. Она обыскала мамин шкаф перед школой и нашла облегающее белое платье в зеленый горошек, с широким фиолетовым поясом из лакированной кожи. Она остановилась перед зеркалом матери в полный рост, удивившись, как круто все это смотрелось с поношенными армейскими ботинками. И как зеленый цвет платья делал ее волосы ярче.

Когда она зашла в этом наряде на кухню, Брюс поднял глаза от своего двухслойного пирожного с начинкой и глазурью и присвистнул.

Лилит все еще точно не знала, что произошло, но Брюса отпустили раньше, а когда ее семья вернулась из больницы вчера, он сказал, что чувствует себя лучше, чем за многие годы. Врач не мог объяснить, почему дыхание ее брата внезапно стало нормальным, он мог лишь сказать, что Брюсу стало лучше впервые за долгое, очень долгое время.

– Сколько раз мне повторять, что мой шкаф не твоя личная площадка для игр? – спросила мать, хотя Лилит никогда раньше не пользовалась ее шкафом.

Она отставила свой кофе и закатала рукава желтого кардигана – того самого, в краже которого она обвинила Лилит, но который потом нашелся в нижнем ящике комода.

– Мне всегда нравилось, как это платье смотрится на тебе, – сказала Лилит, говоря вполне искренне. – Ты не возражаешь, если я надену его? Только сегодня? Я буду осторожна.

Губы матери дернулись, и Лилит знала, что назревало оскорбление, но, возможно, комплимент дочери удивил ее. Потому что вместо ругани мама осмотрела Лилит, а потом потянулась через стойку к сумочке.

– Будет смотреться лучше, если на губах появится немного цвета, – сказала она, отдавая Лилит помаду матового розового цвета.

А теперь в музыкальном классе, осторожно пытаясь не испачкать микрофон помадой, Лилит стояла и ждала знака от Жана, а потом наклонилась и запела свою новую песню. Она нервничала, поэтому закрыла глаза и позволила ударным Луиса и психоделическим аккордам Жана подобраться к ней в темноте.

Было так легко представить, как песня может звучать, когда она была одна в комнате, писала текст песни и придумывала мелодию. Но теперь, запев перед другими людьми, Лилит чувствовала себя незащищенной. Что, если им не понравится? Что, если песня отстойная?

Ее голос задрожал. Она подумала, не остановиться ли, не выбежать ли из комнаты.

Лилит открыла глаза и посмотрела на Луиса, который кивал ей с широкой улыбкой на лице, а его барабанные палочки выбивали мелодию между малым барабаном и цимбалами. Жан взялся за гитару, касаясь струн, словно каждая рассказывала историю.