– Живете в своей берлоге и не ведаете, что принято решение переориентировать направление развития края к Приморью. Там найдена незамерзающая бухта, названная Золотой Рог. Именно с поста Владивосток будет проложен новый путь к центу России, через Амур к Иркутску. Ваш Якутск с Аяном и Охотском остается на обочине.

Острено опять обратился к купцу, только что доказывающему выгодность пути из Аяна в Якутск.

– Милостивый государь, интересы личного обогащения не должны идти во вред пользы обществу. Правильно я говорю, господа?

Новость, озвученная Острено, окончательно внесла ясность в планы правительства по развитию края. Стало понятно, что проект и второй дороги от Аян к Якутску признали провалившимся. Здравый смысл преодолел интересы чайного лобби. Расчет был прост: расстояние в километрах от Москвы через Якутск до Аяна более 11 тысяч, а по новому маршруту от Москвы через Иркутск до Владивостока не более 9 тысяч. Амур, как водная магистраль, ускорял движение.

Совещание закончилось. Лейтенант Овсянкин и прапорщик Дымов задержались в доме Аксенова. Командир «Востока» для передачи рапорта Дымова об увольнении с военной службы, Николай – для личного разговора. Острено не сразу узнал возмужавшего однополчанина. Когда-то безусый юноша отпустил теперь голландскую бородку, раздвинулся в плечах. Движения его были уверенны, а серые глаза тлели дремлющим вулканом, столько в них было энергии и желания действовать. После теплых приветствий Острено пригласил моряков на чай. Николай радовался, с какой легкостью тот наложил согласительную визу на его рапорт и дал слово оформить через губернатора его скорое увольнение. Разгадка такой покладистости объяснилась, когда инспектор зачитал письмо морского офицера В. Збышевского к вице-адмиралу Путятину: «С 1847 года китам Охотского моря не было ни одного года отдыха: янки брали с нашего моря дань ежегодно, они истребляли их эскадрами в двести судов. За 12 лет, с 1847 по 1859 год, вывезено жира и уса на 130 миллионов долларов. Отдельные капитаны добывали до 4 тысяч бочек жира и привозили его в Гонолулу. Цены на жир составляли 30–40 долларов за бочонок (баррель) и 70 центов за фунт уса. У Шантарских островов (о-в Феоктистова) флот из 60 кораблей убивал до 50 китов в день… С кита добывали от 100 до 250 бочонков жира (бочонок-баррель = 10 пудов)».

– Вот почему благословляю тебя, прапорщик Дымов, на богоугодное и полезное для Родины дело, создать русский китобойный флот и доказать варягам наши способности в производстве, промысле и торговле. Пользуясь правом инспектора и начальника всех Восточных портов, передаю в созданную тобою китобойную компанию восьмидесятитонное судно, конфискованное у английских разбойников за нарушение правил лова рыбы у российских берегов. С обязательным условием: не только бить китов, но и бороться с иностранным браконьерством. Вот тебе на этот счет соответствующая инструкция.

«Наблюдать, чтобы никто из иностранных китоловов не входил в бухты и заливы и не подходил ближе 3 миль к нашему берегу», – написал на бумаге короткий приказ Острено.

От свалившейся на него удачи Дымов какое-то время не мог прийти в себя. Инспектор, видя растерянность молодого офицера, подбодрил его самым простым способом – крепко обнял за плечи. В завершение передал письмо от Лизы. Радости Николая не было предела.

Невеста сообщала о планируемом убытии из Петербурга на Дальний Восток морским путем. Странно звучала ее просьба найти капитана Орлова и передать ему второе письмо, адресованное ему женой Невельского, Екатериной Ивановной. Николай вспомнил рассказанную Бошняком историю преступной любви и предостережения насчет этого незаурядного человека, предчувствие опасности, исходившей от него, когда рядом сидели на недавнем совещании. Участие Невельского в этом мутном деле не предвещало ничего хорошего. «Хватит с него Бошняка! – рассуждал Николай. – Впутать меня в его темные козни не получится». Он не обратил внимания, что это письмо от женщины, а не от адмирала. По этой причине Николай ограничился передачей письма строго по назначению, из рук в руки. Орлов принял его недружелюбно, не пригласив даже в прихожую. Лишь пробубнил что-то несвязное и закрыл дверь.

Инспектор на следующий день убыл в ставку губернатора Николаевск-на-Амуре. Проверять несуществующие деревни он и не собирался, слишком понятна была очевидность закрученной еще до него аферы. Напоследок, к прискорбию начальника порта Аксенова, случился громкий конфуз. Острено, подойдя к восьмиметровой стене заготовленных для строительства дороги бревен, ткнул в них палкой. Грандиозная бревенчатая поленница рассыпалась, как карточный домик, накрыв поселок толстым слоем опилок и древесной трухи. Сгнившие бревна превратились в пыль. Их восемь лет складировали для виду и имитации бурного, грандиозного строительства.

В том не было ничего удивительного. Образцом тогдашней бюрократии считалась длившаяся двадцать два года переписка между губернаторами Камчатки и петербургскими ведомствами по согласованию постройки госпиталя[61]. Подобные действия уничтожали всякую энергию в самых усердных и благонамеренных начальниках.

Орлов же, прочитав письмо Невельской, сказался больным и не выходил из дома с неделю. Он уже не хотел бороться. Жизнь ушла, словно морская вода в вязкую прибрежную глину. Умер Орлов дома, объявив сам себе голодовку. Письма от Екатерины Невельской никто больше не видел.

Дымов был знаком с ходившей среди «аянского высшего общества» легендой о прапорщике Орлове, вместе с любовницей отравившем ее мужа, главного полицмейстера Охотска. Великое время рождает не менее великих злодеев!

По-своему рассказал эту историю всезнающий Семен Тарбеев зимним вечером в аянском трактире.

– Преступление раскрыть по горячим следам не получилось. Любовница с детьми уехала к родственникам в Иркутск и писала бывшему сожителю покаянные письма. Охотский почтальон их регулярно вскрывал и создал досье преступления в деталях, о котором сами любовники и рассказывали. Зачем раскрывали друг другу детали убийства в письмах? Непонятно! Почтальон, накопив неопровержимых доказательств, попытался шантажировать Орлова. Не на того напал. Прапорщик был не простого и даже не дворянского роду. Начальники наши принимали его с почтением. Говорили, прибыл из столицы с тайной миссией. Часто пропадал в столице Гавайского государства, в порту Гонолулу. Чем он там занимался, не знал никто. Самозванец-детектив не утерпел и за малое вознаграждение передал досье на преступников начальнику охотской фактории. Тот оценил информацию и попытался получить наибольшую выгоду. Приписал раскрытие преступления пятилетней давности себе в заслугу. Уж очень хотелось ему получить досрочно звание капитана второго ранга! Не хватало признания самих преступников. Одна в Иркутске, другой в Гонолулу. Выманил он как-то Орлова в Охотск и уговорил вину переложить за убийство на любовницу, у которой было от него двое детей. Но Орлов пошел на сотрудничество со следствием, только когда в Охотск приехал какой-то начальник из Петербурга.

– Сдал, значит, паршивец жену, детей и, главное, любовь предал! – возмущались нетрезвые китобои.