Слышала Ральфа Мессенджера по радио сегодня утром, программа какого-то научно-популярного журнала. У него брали интервью на тему «Носимые компьютеры». Я включила на половине дискуссии, но, насколько могла догадаться, речь шла о недавно вышедшей книге, в которой автор рассуждает о том, что компьютеры становятся все меньше и все дешевле, так что в будущем их можно будет носить на себе и даже имплантировать в тело человека. Это дало бы возможность измерять пульс, давление, мускульную нагрузку, уровень сахара в крови и т. д. Человек, имеющий доступ к этой информации, с помощью своего встроенного компьютера мог бы читать мысли и узнавать чувства другого человека. «Неужели это возможно?» — спросили Ральфа. «С технической точки зрения — вполне. Микрочипы становятся все меньше и в то же время мощнее. Они совершенствуются быстрее любого другого механизма в истории человечества. Ученые подсчитали, что, если бы автомобили совершенствовались с такой же скоростью, „роллс-ройс“ стоил бы сейчас около фунта и мог бы проехать три миллиона миль, израсходовав один галлон горючего… Поэтому носимые компьютеры заметно подешевеют уже в обозримом будущем». — «А как, по вашему мнению, люди приспособятся к ним?» — спросили Ральфа. «Ну, во-первых, домашние устройства будут реагировать на информацию и предугадывать наши желания. Представьте себе: вы приходите с работы домой, и ваш чайник тут же заваривает для вас чашку чая, а телевизор предлагает нужную передачу — вам и пальцем шевелить не придется. В некоторых случаях подобные устройства станут просто незаменимыми. Представьте себе ситуацию, когда ваш микрочип фиксирует повышение давления и учащение пульса и сигнализирует об этом красным фонариком на крыше вашей машины… Такой вот дорожный „барометр“. Сколько аварий можно было бы предотвратить! Ношение подобного прибора могло бы стать обязательным условием выдачи водительских прав». — «А могут ли подобные механизмы рассказать нам о том, что думают другие люди?» — «Нет, — ответил Ральф, — потому что наши мысли обладают таким сложным семантическим содержанием, которое невозможно охарактеризовать с помощью физических симптомов. От подобных вопросов веет упрощенным бихевиоризмом».

Интересно, почему это он так решительно настроен против этой идеи? Скорее всего ему просто противна мысль о том, что в будущем донжуанов можно будет преследовать электронным способом. Кэрри сможет определить уровень вожделения, которое он испытывает к другой женщине за обедом, взглянув на маленький датчик, ничем не отличающийся от наручных часов. Если это будет возможно, то эти носимые компьютеры навсегда покончат с супружескими изменами.

Раз, два… три, четыре — ноги шире. Сегодня среда, 12 марта, 5.30 вечера. Мой «Войсмастер» — потрясающая штука, я теперь могу не только диктовать, но и воспроизводить на нем другие записи, так что можно по-прежнему пользоваться диктофоном. Сейчас я диктую в машине по пути домой из университета, застрял в пробке, на шоссе А-435 — то ли ремонтные работы, то ли авария…

Так что теперь нет необходимости ездить в Центр по воскресеньям, думаю, это поправит мои отношения с Кэрри… И в любом случае Центр сейчас не такое уж безопасное место: в прошлое воскресенье столкнулся в дверях с Даггерсом. Мы одновременно окинули друг друга взглядами через стеклянные двери: он был снаружи и держал наготове свою карточку, чтобы открыть дверь… Мы оба не ожидали этой встречи и почувствовали себя взломщиками, которые встретились лицом к лицу на ступенях пустого дома… Даггерс, казалось, несколько суетился, да и я волновался, но, когда он открыл дверь, мы оба успели взять себя в руки.

— Привет, Даггерс, — сказал я. — Что вы тут делаете воскресным утром?

— Я часто прихожу на выходные, чтобы подтянуть хвосты, — ответил он холодно. — Только в это время здесь можно посидеть в тишине.

— Знаю-знаю, что вы имеете в виду, — сказал я притворно заговорщическим тоном.

— А вы, Мессенджер? — спросил он. — Сбегаете от радостей семейной жизни?

«Да что ты об этом знаешь?» — чуть было не брякнул я. Даггерс живет со своей матерью-вдовой и незамужней сестрой в квадратной викторианской вилле из красного кирпича, в неприглядном местечке. Они редко приглашают к себе гостей, во всяком случае, мы с Кэрри в их число не попали, но я часто проезжал мимо его дома, и такие слова, как «радость» или «семейная жизнь», никогда не ассоциировались у меня с этим местом.

— Да нет, просто кое-какие бумаги хотел забрать домой, — сказал я, поглаживая дипломат, который держал в руках. Я инстинктивно скрыл от него, что просидел в офисе целый час. А вдруг бы он пришел раньше… случайно остановился у моего кабинета и услышал мое бормотание?.. Он мог бы приложить ухо к двери… нет, вряд ли он опустился бы до такого, но все равно этот Даггерс вызывал у меня подозрения с самого первого дня нашего знакомства. В тот день я прилетел из Калифорнии, пришел на новое место работы, чтобы осмотреться и себя показать, два дня общался с коллективом и студентами, прочитал лекцию, побывал на ужине у вице-канцлера… обычная для такого случая суета…. Помню, с какой холодной неприязнью Даггерс взглянул на меня из-за своих круглых школьных очков, когда нас друг другу представили. Я сразу понял, что он был, наверное, главным кандидатом на должность директора Центра, и уже тогда подозревал, что это место предоставят мне… Понимаю, что он чувствовал, ведь у него замечательные работы, возможно, не такие глубокие, как у меня, но зато более оригинальные… С другой стороны, это не просто исследовательская работа, тут нужно быть лидером, финансовым менеджером, координатором по связям с общественностью — одних мозгов маловато, харизма нужна… а у Даггерса харизмы ничуть не больше, чем у нескладного школьника, на которого он даже внешне похож… Бедняга Даггерс…. Неужели его новое исследование настолько увлекательно, что он не может не работать даже в воскресенье? Я знаю, что он изучает эволюционные системы, которые сами способны научить собой пользоваться и составлять собственные инструкции по эксплуатации. Он работает над этим последние два года, причем довольно успешно… Помимо теоретической ценности, это должно иметь большой коммерческий потенциал… Если о сенсационном изобретении Даггерса заговорят все газеты, это станет хорошей проверкой моей профессиональной объективности… Центр только выиграет, и, возможно, это укрепит наш статус элитного исследовательского института… Я должен буду гордиться им… но как я смогу пережить его славу? Допустим, он получит членство в Королевском обществе. Нет, этого я уже не переживу… Боже мой, меня убивает одна мысль о том, что мне нужно будет поздравлять его и выдавливать из себя добрые слова, тайно желая откусить ему ухо, и пожимать ему руку, мечтая ее вывернуть… Нет, прошу вас, не давайте Даггерсу членства… Я сам настолько отошел от научных дел, что уже вряд ли его получу… я знаю, что говорят у меня за спиной: популяризатор, любимец журналистов, у него одна дешевая книжонка и ни одного более-менее серьезного исследования… Ясно, что отчасти это вызвано завистью… в нашей когнитивной среде очень немногих можно считать друзьями… Да и сам предмет слишком уж расплывчат, охватывает слишком много дисциплин и с трудом поддается определению… Это и математика, и философия, и психология, и… инженерия? Все вместе это делает наш предмет увлекательным, но в научной среде к нему относятся с недоверием, как к дворняге-полукровке. Вряд ли когда-нибудь хоть один когнитолог получит Нобеля. Даже если какой-нибудь исследователь неожиданно решит проблему сознания, по какой дисциплине ему дадут премию? По физике? Химии? Психологии? Но он не подходит ни под одну из этих категорий. Интересно, каково же на самом деле получить Нобелевку? Каковы qualia «нобельности»? Благородство?[4]… возможно… очень точное слово для тех, кто хочет стать богом — апофеоз — внезапно становишься неуязвимым и бессмертным, не в прямом смысле, конечно, но приобретаешь то, что никогда не умрет после твоей смерти… И больше не нужно сражаться… любое последующее достижение — лишь дополнительный бонус… переполняющий чашу… нечего больше опасаться… ты — вне конкуренции…. Пускай Даггерс получает свое членство, пускай хоть все на факультете вступят в Королевское общество, Нобелевка все равно одна… Ты наслаждаешься славой, ее свет окружает тебя, словно нимб, где бы ты ни появился… Каждую ночь засыпаешь, ощущая себя нобелевским лауреатом, и просыпаешься счастливым, сначала не понимая отчего, а потом вспоминая… Каждый день эта мысль вертится у тебя голове: «Я получил Нобелевку». Так ли ты чувствуешь себя? Или, может, лауреаты остаются такими же, как мы, — неудовлетворенными, полными амбиций, жаждущими новых открытий, почестей, славы? М-да… я никогда этого не узнаю… даже каково быть членом Королевского общества не узнаю, если быть откровенным… Возможно, я слишком люблю земные радости — женщин, вино и еду… особенно женщин… истинный ученый не думает ни о чем, кроме науки, живет и дышит ею, страдает в разлуке с ней… как в том анекдоте про ученого, к которому приходит жена. ЖЕНА: Альфред, мы должны поговорить. УЧЕНЫЙ (отрывает взгляд от стола и хмурится): О чем? ЖЕНА: У меня любовник. Я ухожу от тебя. Мне нужен развод. УЧЕНЫЙ: A-а… (Пауза.) А это надолго? Я могу без труда представить себе женатого Даггерса в подобной ситуации… если бы он записал свой поток сознания на «Войсмастер», там оказались бы одни генетические алгоритмы… изредка перемежающиеся высказываниями о Центре вообще и обо мне в частности. Или Тюринг — поистине великий ум, изменивший и ускоривший ход развития цивилизации… Кто-нибудь другой рано или поздно придумал бы компьютер, но именно он опередил свое время…. В жизни он был полным обсосом — одинокий, закомплексованный, несчастный гомосек, покончил с собой в своей унылой манчестерской квартирке. Если бы мне предложили начать жизнь сначала и стать либо самим собой, либо Тюрингом, я бы, не раздумывая, выбрал первое… Кто мечтает о судьбе гомика? Я не гомофоб, мне просто их жалко. До чего обидно, когда тебе не нравится женское тело, все эти формы, выпуклости и прочие прелести, отличающие их от мужчин… Постоянно жаждать тела, похожего на твое, — это так… скучно… И, по правде сказать, стариковская срака — зрелище не очень-то эстетическое, анальное отверстие взрослого мужчины малопривлекательно… Неудивительно, что Николас Бек живет бобылем…