Галина Семеновна, по-своему истолковав явно расстроенный голос доцента Орловой, тут же бросилась утешать ее:

– Ой, ну что вы, он же молодой совсем, вы бы видели, в каком виде наш профессор Правоторов рукописи сдает! Слава богу, я за много лет научилась разбирать все эти его стрелочки, вставочки и вклейки. Не переживайте, Людмилочка Анатольевна, научится ваш сынок, это дело наживное. Вот, хотите шоколадку? Угощайтесь!

Она выдвинула ящик стола, достала подаренную ей днем плитку пористого шоколада «Слава» и проворными движениями вскрыла упаковку.

– Спасибо вам, Галочка. – Людмила Анатольевна машинально отломила кусочек, сунула в рот и поняла, что от злости даже не чувствует вкуса.

До дома она добралась только около одиннадцати часов вечера. В прихожей бросила взгляд на висящую на вешалке одежду: Борькина куртка на месте, значит, сын дома. Вот и славно. Сняв пальто и сапожки, Людмила Анатольевна ворвалась в комнату, где муж и сын, устроившись на диване, мирно играли в шахматы под бормотание радиоприемника.

– Привет! – с обманчивой веселостью заговорила она. – Все поужинали?

– Привет! – отозвались одновременно Александр Иванович и Борис.

– Ужин съеден, посуда вымыта, – доложил Борис. – Папа принес кассету с новым концертом Жванецкого, без тебя не слушали, а пока что великий адвокат Орлов мечется в бесплодных попытках убежать от неминуемого мата.

– А ты? – спросила Людмила Анатольевна.

Вопрос прозвучал неожиданно и непонятно.

– Я? – переспросил Борис, слегка сдвинув брови. – А что – я?

– Ты не мечешься?

– А должен?

– Будь любезен, принеси свою зачетку, – металлическим голосом потребовала мать.

– Зачем?

Александр Иванович оторвал взгляд от доски с фигурами и пристально посмотрел на жену. Но ничего не спросил.

– Принеси зачетку, – повторила Людмила Анатольевна.

Юноша пожал плечами и направился в свою комнату.

– Люсенька, что случилось? – тихо спросил Орлов, когда они остались вдвоем.

– Случилось то, что наш сын – идиот, – зло ответила жена. – Он, видите ли, хочет быть следователем! Как, ну как, скажи мне, он может быть следователем с таким убогим мышлением? Мы с тобой считали его умным мальчиком, а он…

Она не успела договорить, потому что вернулся Борис и, не говоря ни слова, протянул матери синюю зачетную книжку.

– Так, – Людмила Анатольевна принялась перелистывать страницы, – посмотрим. Ну, разумеется: история государства и права – «отлично», история политических учений – «отлично», философия – «отлично». И насколько я помню, в школе у тебя по истории и обществоведению тоже были сплошные пятерки.

– И что? – В голосе Бориса зазвучал вызов. – Тебя что-то не устраивает?

– Меня не устраивает уровень твоих знаний, – заговорила Людмила Анатольевна неожиданно спокойным тоном. – Меня не устраивает твой подход к работе, которую ты берешься выполнять. Меня не устраивает, когда мой сын откровенно халтурит и отказывается пользоваться мозгами. И меня не устраивает, когда мой сын с готовностью идет на поводу у чужой глупости и необразованности, потому что это намного легче, чем думать и вникать самому. Мне стыдно за тебя.

– Да что случилось-то, мам? – в полном недоумении воскликнул Борис. – Откуда такой пафос? Третья мировая война началась, что ли?

– Хорошо, я объясню, – голос Людмилы Анатольевны стал еще более мирным, и Орлов-старший понял, что ничего хорошего это не предвещает. Он знал свою жену слишком давно, чтобы «купиться» на эти мягкие интонации.

– Я отдала твой диплом машинистке. Она не во всех местах смогла разобрать твои каракули, мне пришлось ей помочь. Если бы не это прискорбное для тебя обстоятельство, я бы, наверное, никогда не узнала, какой омерзительный бред ты написал. Мы с отцом привыкли доверять тебе, мы не проверяли тебя никогда и, видимо, совершили большую ошибку. С сожалением вынуждена констатировать, что в нашей семье вырос бездельник и невежда. Скажи мне, Борис, в каком году умер Герцен?

Юноша недоуменно повел бровями.

– А фиг знает… Не помню. А что?

– Понятно. А где он умер?

– Вроде где-то за границей. Ты что, решила устроить мне экзамен по истории?

– Вот именно, – кивнула Людмила Анатольевна. – Значит, насчет времени и места смерти Герцена ты не в курсе. А когда было дело Гончарова?

– В тысяча восемьсот семьдесят каком-то… Не то первом, не то втором.

– И что же Герцен?

– Ну, он ненавидел Утина, который был адвокатом Гончарова, и так и написал. Чего ты цепляешься-то?

– Ненавидел, значит, – недобрым голосом повторила Людмила Анатольевна. – А за что?

– Так там же все написано. Ну мам! Ты уже или объясни, в чем претензии, или дай нам с папой доиграть.

– Там написано, что Герцен с гневным осуждением воспринял тактику защиты, выбранную адвокатом Утиным по делу Гончарова. Я правильно прочитала твой корявый почерк?

– Ну да.

– И как, объясни мне, пожалуйста, Герцен мог узнать об этой тактике защиты, если он к моменту слушания дела уже два года как умер? Он тебе прямо из гроба лично письмо написал? Как он вообще мог ненавидеть Евгения Утина, если они никогда не встречались и Герцен десятки лет не появлялся в России, а Утин не ездил в Ниццу отдыхать? Откуда ты выкопал всю эту лживую мерзость?

– Да из книги! Ты, между прочим, сама мне ее подарила.

– Покажи.

Борис снова ушел в свою комнату. Орлов встал с дивана, подошел к стоящей посреди комнаты жене, обнял ее.

– Люсенька, ну что ты, право слово! Обычное дело, все студенты халтурят и на курсовиках, и на дипломах. У них возраст такой сейчас, им хочется в компаниях время проводить, с девушками гулять, пластинки слушать, на дискотеках танцевать, а ты требуешь от двадцатидвухлетнего парня строгого научного подхода к работе. Чудес не бывает, милая. У нас хороший парень, но он точно такой же, как другие, не лучше и не хуже.

Людмила Анатольевна с раздражением оттолкнула мужа.

– Ты всегда ему потакал и покрывал его. Через месяц защита диплома, потом госэкзамены, и с первого августа Борька начнет работать на следствии. Как он будет работать? Как?! С таким отношением к делу…

Орлов не стал настаивать, снова уселся на диван и принялся ждать, что будет дальше. Ах, Люсенька, Люсенька! Ну как можно дожить почти до пятидесяти лет и сохранить такой восторженный идеализм! Отношение к делу… Да кто сегодня вообще думает об этом? Все думают только о том, чтобы в парткоме и профкоме к тебе не было претензий, чтобы можно было встать в очередь на ковер, цветной телевизор, машину, квартиру… Чтобы путевку выделили в санаторий или хороший дом отдыха, а если очень повезет – то в Болгарию. Чтобы ребенка в приличный пионерлагерь отправить. Чтобы в конце недели дали талон на продуктовый «заказ», а в конце квартала – премию. А это означает, что нужно просто выполнить план, желательно – перевыполнить. Качество же выполненного никого не волнует. Откуда же взяться добросовестному отношению к делу?