изначально не пошел на сотрудничество, иначе бы его отделили от общей массы военнопленных, как человека, представлявшего интерес для военной разведки. Гиль вновь оказался среди пленных.

25 июля 1941 г. генерал-квартирмейстер вермахта Эдуард Вагнер подписал приказ № 11/4590 об освобождении из плена представителей «дружественных» национальностей: немцев Поволжья, прибалтийцев и украинцев[242]. Приказ предписывал отделять пленных по национальному и этническому признакам. Эти указания достигли групп армий в августе 1941 г. Больше всего от них выиграли красноармейцы-украинцы, большинство из которых приходилось на область группы армий «Юг». Только до конца 1941 г. немецкие органы по делам военнопленных выпустили 260 тыс. человек. В районе группы армий «Центр» наблюдалась иная картина. До конца 1941 г. здесь освободили 30 тыс. красноармейцев, то есть возможности ускользнуть от ужасной судьбы плена оставались невелики[243].

Владимир Гиль, конечно же, тоже хотел получить свободу. Став свидетелем того, как отпускают из плена немцев Поволжья и украинцев, он решил «примазаться» к привилегированным национальностям и получить, таким образом, право на освобождение. Надо сказать, что к подобному трюку прибегали тогда многие, но немцы верили не всем. Кроме того, солдат или командир, заявивший о своем немецком происхождении, сам не зная о том, попадал в группу риска, так как красноармейцев из немцев Поволжья, как правило, подвергали серьезной проверке (в германских органах существовали обоснованные опасения, что под видом фольксдойче могут скрываться евреи, чьи фамилии могли быть схожими с немецкими)[244].

Гилю удалось успешно пройти проверку. Однако произошло это уже в Офицерском лагере № 68 (Offizierslager 68, сокращенно — Oflag), в Сувалках (Sudauen / Suwalki), куда его доставили летом 1941 г. Лагерь появился незадолго до нападения на СССР[245]. Находился он в I военном округе Третьего рейха (Кенигсберг, Восточная Пруссия). Гиль прошел регистрацию и получил личный номер — 1173[246].

К слову, регистрация советских военнопленных в I округе не всегда проводилась с соблюдением всех предписаний. Были случаи, когда большие группы пленных солдат и офицеров учетом не охватывались. Немецкие специалисты, работавшие с документами лагеря в Сувалках, смогли установить лишь 4383 личных номера, что является очень низким показателем, так как вне регистрации осталось более четырех десятков тысяч человек, умерших от голода и болезней[247].

Данные на подполковника Владимира Гиля, по счастливой случайности, сохранились. Бывший начальник штаба 229-й стрелковой дивизии был зарегистрирован в лагерной комендатуре, в отделе, отвечавшем за учет военнопленных. Сохранилась персональная карточка Гиля, она отчасти и проливает дополнительный свет на биографию советского командира[248].

Условия содержания в Офлаге № 68 были далеки от какого-либо комфорта. Пленные страдали от сыпного тифа и дистрофии, холода и голода, питаясь травой, листьями и корой деревьев. Имели место случаи каннибализма. В лагере процветали воровство одежды и продуктов, убийства своих недавних боевых товарищей за пайку недоброкачественного хлеба или миску отвратительной похлебки. Поначалу пленные жили под открытым небом, ютясь в ямах, затем они соорудили себе землянки[249]. Позже, в сентябре — октябре 1941 г., были построены бараки. По показаниям бывшего члена «Дружины», Бориса Алелекова[250], арестованного в 1945 г. сотрудниками ГУКР «СМЕРШ», в блоках могло содержаться «до пятисот человек военнопленных, бывших командиров Красной армии, и до двух тысяч лиц еврейской национальности»[251].

В структурном плане лагерь в Сувалках мало чем отличался от других подобных мест заключения в районе ответственности ОКВ, поскольку все они были построены по единому образцу. Как правило, стационарный лагерь для офицеров-военнопленных был рассчитан на 30–50 тыс. человек и состоял из нескольких зон[252]. В первой зоне располагался немецкий персонал, охрана, казармы, столовая и лагерная администрация — комендатура с соответствующими отделами (учета, снабжения, здравоохранения и т. д.). Во второй зоне размещались советские военнопленные. Жили они в бараках. Если в лагере были не только командиры, но и рядовой состав, то их старались разделить по отдельным блокам. Кроме жилых бараков, в этой зоне также были санитарный блок и тюремный изолятор, столовая, баня и плац, служивший местом для ежедневных проверок. Нередко на плацу проводились телесные наказания и казни, чтобы запугать узников и сломить их волю к сопротивлению. Вся зона, где содержали пленных, была обнесена забором с колючей проволокой, через каждые 100 метров торчали наблюдательные вышки с обзорной площадкой под крышей. За охраняемым периметром лагеря, в стороне от дорог, обычно находился могильник. В некоторых случаях пленных заставляли рыть ямы, куда потом складывали штабелями трупы красноармейцев. Иногда для этих же целей использовались кладбища, располагавшиеся недалеко от лагеря[253].

Владимир Гиль, находясь в Офлаге № 68, пошел на контакт с немцами. Он вполне добровольно (а не по принуждению, как пишут некоторые историки[254]) захотел работать в «русской комендатуре», выполнявшей внутри лагеря полицейские функции. На должности «коменданта» был утвержден пленный генерал-майор РККА, командир 48-й стрелковой дивизии Павел Васильевич Богданов[255].

Алелеков на допросе показал: «Примерно на второй или третий день моего пребывания в блоке № 10 вновь прибыли военнопленные, бывшие командиры Красной армии Гиль и Рубанский[256]. Числа 7 сентября весь состав блока был выстроен на площадке блока. В присутствии помощника немецкого коменданта лагеря по хозяйственной части Шоппе, Богданов выступил перед строем с речью, в которой объявил, что по указанию коменданта лагеря немецкого майора, ему поручено создать в лагере “Русскую комендатуру”, перед которой поставлена задача: навести порядок в лагере среди военнопленных, организовать строевые занятия и наладить вопрос с питанием, что это поручение мы должны выполнить с честью и показать образец организованности русского солдата. Тут же Богданов объявил список персонального назначения на должности блоковых офицеров»[257].

Из дальнейших показаний Алелекова следует, что заместителем Богданова был назначен бывший капитан РККА Андрей Блажевич[258]. Богданов и Блажевич имели в своем подчинении по два офицера от каждого блока и по одному полицейскому в каждом блоке. Каждому полицейскому выделялось по два осведомителя на 100 пленных. В обязанности офицера блока входило изучение пленных, выявление среди них комиссаров, сотрудников НКВД, лиц еврейской национальности и всех, кто был враждебно настроен к немцам и готовился совершить побег. Офицер блока обязан был ежедневно вести пропагандистскую работу, направленную на разжигание ненависти к советской власти. В конце каждого дня Богданов собирал сотрудников комендатуры на совещание. Обычно он требовал ускорить процесс по выявлению комиссаров, военнослужащих войск НКВД и евреев. По мнению бывшего советского генерала, эти категории пленных представляли опасность и подлежали немедленной изоляции. Посыл Богданова был довольно простой: чем скорее «враждебные элементы» будут «изъяты» из среды военнопленных, тем быстрее лагерь избавится от перенаселения и