Решив, что легкомысленное веселье подойдет лучше ванны и бокала виски, Исайя двинулся вперед.

Чувство появилось раньше, чем он ее увидел. Этого не может быть. Грудь сдавило, отчего стало невозможно вздохнуть, на ладонях появилась липкость. Он понимал, какой странной со стороны кажется его реакция на рождественскую елку, но сейчас был с такой силой отброшен в прошлое, что боялся никогда не выбраться.

Воспоминания появились до того, как он успел увидеть дерево. Веселые голоса исчезли, он услышал завывание ветра, как было в тот год в Скарсфелде. Сначала он радовался буре, ведь тогда мама не уедет, останется с ним, они вновь будут вдвоем и замечательно проведут время, как до замужества с лордом Пенфилдом.

Он так радовался празднику, ведь они будут вдвоем с мамой, они так любят друг друга. Для мамы нет никого важнее его.

Настоящее Рождество! Он сам украсил елку так, как они всегда делали с мамой, у каждой игрушки была своя история, они были очень им дороги. А утром, когда он будет открывать оставленные под елкой подарки, мама расскажет ему об отце — самом прекрасном и любящем человеке, не каждый удостоился чести иметь такого родителя. Слушать маму было интересно, но немного грустно и больно, ведь отец скончался давно, он совсем его не помнил.

Но помнил отчима, чего вовсе не желал.

Близилось Рождество — время радости и счастья для многих, но не для него. Мама какая-то странная, очень странная. Тогда он был ребенком и верил, что придет рождественский дед и все уладит. Утром все будет хорошо, он забудет, как мама смотрела на него вечером.

Наверное, у нее болел живот или что-то другое, потому что она не спела ему перед сном «Тихую ночь». Скорее всего, болела голова, поэтому она стояла в дверях его комнаты с мрачным лицом и смотрела на него, будто не понимая, кто он такой.

Без песенки он долго не мог заснуть. Но все же у него получилось, потому что разбудил его перезвон колокольчиков.

Пришел рождественский дед! Теперь все будет хорошо!

Он вновь провалился в сон и окончательно проснулся перед рассветом. Лежа в постели, он ждал, когда придет мама. Взявшись за руки, они пойдут в гостиную, чтобы посмотреть, что лежит под елкой.

Он прислушивался, ожидая услышать звук ее шагов, шелест халата. Принюхивался, пытаясь уловить сладкий аромат, всегда витавший вокруг нее. Может, мама плохо спала ночью из-за боли в животе или голове?

Вбежав в ее спальню, он увидел, что она пуста.

— Мама? — Он повторял слово вновь и вновь, но ответом ему была тишина.

Значит, она ждет его в гостиной, где уже разожжен камин, а под елочкой гора подарков почти с него ростом.

Но огонь не горел, подарков не было, и мамы тоже не было.

Последний раз он видел ее в дверях своей спальни, когда она смотрела на него, как на чужого человека.

Во всей его жизни до настоящего времени не было дня ужаснее. Тогда он еще не понимал, что новый муж мамы ревнив и властен.

Он понял только, что любовь умерла. И даже Рождество не поможет.

Исайя смотрел на двери гостиной, за которыми ждут его призраки прошлого, и понимал, что не сможет войти. Сейчас совсем другое время, но день настоящий так похож на тот, в детстве.

— Ах, вот и вы, милорд. — Рядом с ним остановилась миссис Малдун. — А у меня тут целое блюдо пирожных. Вы как раз вовремя, повеселитесь вместе со всеми.

Кухарка двинулась вперед, едва не задев его острым локтем.

В его душе не было радости. Каждая веточка украшенной елки, казалось, строила злобную гримасу. Они разбивали сердце по-прежнему маленького ранимого мальчика.

— Уберите это, — произнес Исайя.

Фелиция не сразу поняла, что имеется в виду.

Если лорд Скарсфелд полагал, что не встретит возражений, то глубоко ошибался.

— Простите? — Фелиция нарочито неспешно повернулась. — Вы ведь говорите не об этой красавице елке, которую мы с вашей сестрой украшали весь день?

Исайя смотрел на игрушки из его детства с таким ужасом, будто они могли спрыгнуть и напасть на него.

— Уберите все это. А украшения верните на чердак.

Видимо, у него есть повод так на них злиться.

— И не подумаю. — Фелиция не подозревала, в чем причина такой реакции, скорее всего, это связано с событиями прошлого. Она не любит конфликты, но не позволит, чтобы страхи Исайи помешали маленькой Абигейл радоваться Рождеству.

Ее супруг посмотрел на нее так, будто не сразу осознал, что она посмела ему перечить.

— Вы это сделаете. — Он сдвинул брови, отчего сразу стал выглядеть грозно. Теперь перед ней был тот мрачный человек, каким его все считали. — Я Скарсфелд, мое слово — закон.

Фраза показалась ей до смешного нелепой. Будь здесь сестры, они бы непременно захихикали. А Питер растерянно заморгал.

— Для подчиненных, да. — Краем глаза она заметила, как мисс Ширле прикрывает ладонью рот, чтобы скрыть… неужто улыбку? — Но хочу напомнить, я леди Скарсфелд, по вашему собственному желанию. Это и мой дом, и я установила здесь елку. А возможно, установлю еще и вторую.

— Вы не представляете… — Взгляд его упал на Абигейл, сидящую в кресле с повязкой на лежащей на подставке ноге. — Что случилось?

Забыв о злобной елке, он бросился к сестре, опустился на колено и принялся разглядывать ее ступню.

— Что-то с ногой? — спросил он, хотя это было очевидно. — Как это произошло?

— Я подвернула ногу! Впервые в жизни!

Фелиции показалось, что гордость Абигейл за полученную травму в большей степени взволновала Исайю.

— Ты бежала по лестнице? Каталась на перилах? Я тысячу раз говорил тебе не прыгать с дивана.

— Она спасала Элоизу, та могла стать обедом для ястреба, — выпалила Фелиция, чтобы остановить перечень ужасных вещей, которые могли произойти с девочкой.

— Я зацепилась ногой за ветку под снегом, — добавила девочка. — Но ты можешь не волноваться, с Элоизой все хорошо.

— Вы отправились на прогулку в такую погоду? — Лицо Исайи приобрело оттенок белоснежной простыни. Фелиция представила, что он чувствует, учитывая случившееся с Абигейл ранее.

— Но как бы мы срубили елочку, оставаясь дома? — Сестра вскинула брови.

Фелиции логическое заключение казалось разумным.

— Вы… — Исайя медленно повернулся и сосредоточился на Фелиции. — Вы повели мою сестру на улицу перед самой бурей, чтобы срубить вот это? — Он сделал жест в сторону елки, выразивший все его дурное отношение к ней. — Я запрещаю вам что-либо делать вместе с моей сестрой без моего на то дозволения.

— Я считаю, — вступила Абигейл, совершенно не обращая внимания на тон брата, — что Фелиция мне не меньше сестра, чем ты брат, поэтому ее слово равно твоему.